— Ох, Клодия! Вечно ты всем завидуешь! Ты что, хочешь, чтобы он и к тебе приставать начал?
— Ничего я не хочу! Просто мне надоело, что я всегда все получаю в последнюю очередь.
— А вот и нет! Как насчет скарлатины? Ты же первая ее подцепила!
— Да, только она быстро прошла. Ну а дальше что было, когда ты в огород прибежала?
— Я рассказала маме, а она — папе, и мы сразу пошли домой, только его уже не было, и мы довольно долго его ждали, а когда папа увидел, как мистер Генри поднимается на крыльцо, то швырнул в него нашим старым трехколесным велосипедом и попал ему прямо в голову, и он свалился с крыльца…
— И умер?
— Да ничего подобного! Встал да как запоет: «Все ближе, Господь мой, к Тебе». И тогда мама стукнула его шваброй и велела ему не пачкать имя Господа своим грязным языком, но он все не умолкал, и папа начал ругаться, и поднялся такой гвалт…
— Ах ты, господи! И вечно я все самое интересное пропускаю!
— И мистер Бафорд выбежал из дома с ружьем, а мама ему сказала, чтобы он лучше пошел куда-нибудь и посидел там тихонько, а папа сказал: «Нет, лучше давай-ка сюда свое ружье!», и мистер Бафорд отдал ему ружье, а мама как закричит, и только тогда мистер Генри наконец заткнулся и бросился бежать, но папа все равно в него выстрелил, и тогда мистер Генри скинул с ног башмаки да как припустил дальше в одних носках… В общем, потом приперлась Розмари и заявила, что теперь нашего папу посадят в тюрьму, и я ее ударила.
— По-настоящему?
— По-настоящему.
— И поэтому мама тебя выпорола?
— Я же тебе сказала: она меня не порола.
— Тогда почему же ты плачешь?
— Когда все уже успокоились, к нам зашла мисс Даньон, а мама с папой все продолжали ругаться и выяснять, кто из них впустил к нам в дом мистера Генри, и мисс Даньон сказала маме, что меня надо отвести к врачу, потому что у меня там может быть все нарушено, и мама снова принялась вопить…
— На тебя?
— Нет. На мисс Даньон.
— Но ты-то почему плакала?
— Я не хочу, чтобы у меня там все было нарушено.
— Что нарушено?
— Сама знаешь. Как у Линии Мажино. У нее там все нарушено. Так мама говорит.
Из глаз Фриды снова потекли слезы. А я представила себе Фриду такой же большой и толстой, как Линия Мажино. Ее тощие ножки как бы сами собой распухли, а на лице появились жирные складки воспаленной кожи. У меня даже в носу защипало от жалости к ней, и я сказала:
— Но, Фрида, ты же можешь делать всякие упражнения и почти ничего не есть. — Она только плечами пожала. — А посмотри на Чайну и Поланд. Они ведь тоже нарушенные, ты же знаешь. Но совсем и не толстые!