– Боюсь, рассказы о разборках, пытках утюгом и прочих удовольствиях этого сорта меня не слишком возбуждают.
– В том-то и дело, вы удивитесь, но ни в чем таком я никогда не участвовал, я даже «вальтер» от «беретты» не отличаю, не говоря уже обо всем остальном.
– Тогда я вся внимание.
– Я понимаю, что вы на язвенной диете и ваш желудок в это время суток должен отдыхать. Если вы станете готовить, вам неизбежно захочется есть, выделится сок и т. д. Но может быть, вы все-таки сделаете мне какой-нибудь бутерброд? Я надеялся, что мы где-нибудь поужинаем, и ужасно голоден.
– С большим удовольствием.
Я заглянула в холодильник. Маленькая упаковка тертого пармезана, пучок салата, грамм двести сырого филе семги… и все. В хлебном ящике нашлись финские лепешки. Для изысканной молодой дамы вроде меня – роскошный обед. Для девяностокилограммового мужика – и червяка не заморить. Но кормить мужчину – это такое удовольствие. А кормить мужчину своей мечты – удовольствие стократное. Я должна была что-то придумать, и придумать быстро. Я насыпала пармезан на лепешки и поставила в микроволновку.
Вымыла латук.
Порезала кубиками семгу.
Достала лепешки из микроволновки.
Поставила туда семгу.
Разложила латук на лепешки поверх сыра.
Достала семгу из микроволновки, помешала ее, поставила еще на минуту.
Достала семгу, разложила поверх салата.
– Для полного счастья не хватает лимона. Мне лимоны запретили. Посидите минут десять, я сбегаю в соседний ларек.
– А лайм не подойдет? У меня с собой есть два. Вчера купил домой, но забыл выложить.
– Это очень кстати. Дайте один.
Глеб отправился в ванную мыть руки.
* * *
Я побежала на кухню, выдавила на все половину лайма, уложила на тарелку и принесла в столовую.
Все вместе заняло четыре с половиной минуты.
– Быстро, – оценил Глеб, откусил раз, откусил другой. – Вкусно… Красиво было бы на желтой тарелке.
– Я держу только белую посуду, без рисунка. Мне так почему-то вкуснее.
– Это – позиция. Уважаю.
Мужчина, утоляющий голод, – волшебное зрелище, особенно если он ест то, что приготовлено тобой. В таких случаях я испытываю счастье пещерной женщины.
Жаль, что он все съел так быстро.
– Накормила, напоила, в бане парить не буду – горячую воду на два дня отключили. Так что с чистой совестью можно байки слушать.
– Я вообще-то родился и вырос в Москве.
– Кошмар. Как же оказались в Петербурге?
– Здесь есть по меньшей мере четыре вещи или явления самого высокого мирового уровня. Это архитектура, Эрмитаж, балет и фарфор. Ничего подобного нет в Москве. Разве что балет, но он все равно имитирует петербургский. И потом, Петербург был столицей России в самый лучший период ее истории. Ни до, ни после Россия не была столь великой. Он как вдовствующая императрица, которую можно оскорбить, ограбить, даже изнасиловать, но лишить ее титула и прошлого – невозможно. Петербург был не в масть, не по рылу большевикам. Не по рылу он и нынешней власти. Чтобы достойно содержать императрицу, нужно иметь империю. Поэтому Петербург умирает. И он прекрасен в этой агонии. Дух смерти здесь – везде, и это неповторимо. Нужно все это наблюдать. Потому что все это исчезнет.