— Как же мы?..
— Решили протестовать. Пойдем.
В конце коридора столпились медики. Виктория мимоходом поцеловала Руфу. На широком подоконнике Наташа — черный ежик после тифа — и Ваня Котов писали на развернутых листках из тетради вершковыми буквами: «Все на сходку!», и мелко ниже: «Сейчас!!!! В математическом корпусе…»
Виктория спросила:
— Ну, и что будет?
Ей ответили хором:
— Протестовать!
— А это поможет?..
Наташа обернулась:
— Ваше предложение?
— К ректору… В Омск писать.
— Это само собой.
По пути Наташа спросила:
— Хотите выступить?
— За Дружинина — конечно. Только я…
— Без «только». Будете говорить.
Собирались медленно. Заглядывали в аудиторию и оставались в коридоре у двери. С марта месяца, после смерти Георгия Рамишвили, даже факультетских собраний не было, а о больших сходках и думать забыли. У двери всё толпились боязливые, и вдруг подошли юристы и с ходу увлекли их за собой. Наташа сказала повелительно:
— Виктория, начинайте. Значит: протест министру, просите у всех факультетов поддержки. Без всякой политики и без слова «товарищи».
Виктория никогда не выступала на собраниях. Еле попадая ногами на ступени, поднялась к кафедре. В аудитории пустовато, и от этого кажешься себе еще нелепее… Почувствовала, что багровеет. Глухим басом бестолково начала рассказывать об отстранении Дружинина и тут представила себе, как вместо него придет читать лекцию дотошный и нудный Петух. А старик дома один, без привычного дела… И без жалованья, без денег, — он же не буржуй!
— Мы, медики, теряем лучшего профессора по основному для нас предмету. Нам невозможно без него, невозможно — понимаете? — Чуть не сорвалось «товарищи». — Понимаете? Такая потеря — просто беда, тупик. Мы пишем протест в Омск, министру просвещения. И просим вас… — «Только не «товарищи»!» — наших сотоварищей по университету: математиков, юристов, естественников — поддержите, присоединитесь к нашему протесту. Мы просим вас… — запнулась, протянула руки к аудитории, — дорогие друзья!
— Поддерживаем! Присоединяемся! — раздалось несколько голосов, и довольно дружно захлопали в зале. И никто не засмеялся, когда она оступилась и чуть не упала.
Волнение от своей речи мешало слушать выступавших вслед за ней, понимала только, что все отстаивали Дружинина, возмущались произволом и что аудитория настроена сочувственно. Вышла Наташа, заговорила звучно, четко, с обычной своей иронической интонацией:
— Мы — желторотые, несмышленыши, но старшие курсы говорят, что даже при царях такого не бывало. А у нас ведь, кажется, демократия? Как так можно уволить крупного ученого только по слухам о его неблагонадежности? «Прятал известного революционера». А революционера-то не нашли. Ни у Дружинина, и нигде. Но, по слухам, сей «известный революционер» прибыл из Москвы и знаком с Дружининым. А доказательства «преступления»? Господа юристы, разберитесь.