— Подумай — не страшно? Листовки надо передать скорей. Сегодня, ну — завтра. Это обращение ВЦИК’а и Совнаркома к сибирякам. Подумай — не боишься?
…А ему можно сказать, что надо на Подгорную — переписать лекции у Руфы.
— Я пойду.
Небольшую пачку листовок завернула в лоскут марли, сунула за кушак юбки и пришпилила к нему английской булавкой. Под шубой сам бог не заметит.
До сих пор все поручения были ничуть не опасными. Бинты и лекарства она — сестра милосердия — могла нести в клинику, из клиники, в амбулаторию, к больным… И с Лешей Раиса Николаевна все придумала точно: московский знакомый, жених, а в случае чего — откуда ей знать, что он стал за это время большевиком?
Обращение, подписанное Лениным и Калининым, призыв к сибирякам «встать под знамена Красной Армии». Еще если б идти к Леше или Станиславу Марковичу — спокойнее бы. А Владимир — «анархия — мать порядка». Наташа говорила: «легкость в мыслях». Как она? Там же, на проклятой Тюремной… Хорошо, что сыпняком переболела дома, — говорят, тиф «выводит в расход» больше заключенных, чем контрразведка.
Пока все удачно. Домой прошла через базар, на деньги, что дала Эсфирь Борисовна, купила табак, бумагу, пшеничную шаньгу с черемухой, две плитки шоколада и орешков. Поскорей уложила все в кошелку (листовки пока на дно) и поставила под свою кровать у комода — не видно совсем.
Только разогрела щи — пришел Станислав, торопливый, веселый:
— Я сейчас ухожу. Поступил в редакцию «Железнодорожника».
— Это меньшевики?
— Меньшевизм почти выветрился, а народ подобрался в большинстве свой.
— А вы не думаете, что там скорее могут вас…
Он перебил:
— Там настоящее мое дело. А опасность, право же, везде одинакова сейчас. Вчера в «Европе» пьяный поручик застрелил не угодившего официанта. В «Бристоле» избили двух девчонок — хористок из оперетты — за непокорство желаниям господ офицеров. Чувствуют близкий конец и полную безнаказанность. Вы сегодня в ночь? Я, может быть, не успею вас проводить. Утром забегу.
Пообедали, и он тут же ушел. И врать ничего не пришлось.
Завернула листовки в тонкий батистовый платок, опять засунула за кушак и пришпилила к юбке. В первый раз после отъезда матери надела ее котиковую шубку и отправилась не спеша. Вот уже видны казармы. Страшно? Пожалуй, нет. «Нельзя идти вором, надо идти хозяином» — это главное. А как бы вела себя, если бы вправду шла только повидаться с Владимиром, передать от Раисы Николаевны гостинцы? Было бы, пожалуй, забавно — он ведь не ждет, удивится, и немного неловко — там какое-нибудь начальство подумает: влюбленная барышня.