Надо поесть и идти.
Часов в десять вечера в клинику неожиданно привезли эшелон раненых. Класть было решительно некуда. Лагутин — он дежурил — звонил коменданту, на квартиру начальника гарнизона, куда-то еще — никто не желал вмешиваться. А раненых носили и носили, в маленьком приемном покое уже было не повернуться, а дверь все распахивалась, впуская облака морозного пара и санитаров с носилками.
— Хватит! — крикнул вдруг Лагутин. — Везите остальных в военный госпиталь, в городскую больницу, куда угодно! Не могу принимать — кроватей нет, белья нет!
— Хоть погреться, доктор, пусти!
Раненые приподнимались с полу:
— Перемерзли все. В пакгаузе да на платформе, как груз, валялись.
Лагутин посмотрел, махнул рукой, сказал Виктории!
— Садитесь, пишите.
Офицеров было шесть, один ранен в живот, остальные почти здоровые. Лагутин рычал:
— Ко́го черта везут с царапинами! А впрочем… — и опять махнул рукой, точно говоря: «Пропади все пропадом!»
Солдаты в большинстве с тяжелыми ранениями, многие обморожены.
— Эк тебя угораздило! — Лагутин опустился на колено около молодого солдата. Толстая повязка на груди намокла свежей кровью, дышал он с хрипом и бульканьем.
— Кабы не так угораздило, — тихо сказал раненый, — так уж сюда бы не попал, однако.
— К красным перебежал бы, сволочь! — В углу у стены, бледный, с побелевшими от ярости глазами, стоял офицер. — Предатели, трусы, подлецы! Всех, всех перестрелять!
— Но, но, благородие, потише!
— Смотри, как бы тебя не кончили!
— Молчи, паразит!
Солдаты гудели, поворачивались к группе офицеров.
— Что вы, братцы, что вы, милые! — заискивающе залепетал другой офицер.
Первый остервенело кричал:
— Мерзавцы, шкурники, хамье! Вешать!.. Расстреливать! Пороть!..
— Замолчь, зверь!
— Мы те покажем — пороть!
— С Толчаком его на осину!
— Бей подлеца-вампира!
— Замучили, проклятые…
— Бей, бей!..
Медленно, трудно, грозно поднимались серые, в кровавых бинтах. Кто-то рванул офицера за ноги, и тот, нелепо цепляясь за стену, сполз на пол.
— Души его к черту!
— Заткни его разом!
— Братцы-солдатики, что вы!
— Светопреставление!
Сестра, сопровождавшая партию, закрыла лицо косынкой. Виктория встала. Сейчас произойдет непоправимое.
— Товарищи! — высокий звонкий голос Лагутина или запретное слово «товарищи» остановило солдат. — Товарищи, брось! Брось, говорю! Зачем себя зря губить? — Перешагнув через двоих лежачих, Лагутин сильными руками выдернул поваленного офицера, поставил и оттеснил его к двери. — Отведите господ офицеров наверх, сестра! Я пока сам здесь…
Всю ночь размещали раненых в коридоре, на смотровых топчанах, и на полу на матрацах по двое. Кое-как обмывали — ванны уже вышли из строя, — перевязывали.