— А вы не думаете, что это не просто бестактно, а грубо: мне — русской — рассказывать, как вы грабите Россию?
Джобин остановился, глядя на свою сигару, неопределенно повел головой:
— Я не сентиментален, мисс. А Россия слишком богата. И если Гарри Джобин сделает один небольшой капитал…
— А разве один вы приехали делать капитал? Сколько вас таких по Сибири?
Он ухмыльнулся, приложил руки к груди:
— У вас хватит для всех, мисс, клянусь!
— Но с какой стати? По какому праву?.. Ведь это наше… наше богатство!
— По праву дружбы, мисс! Мы же помогаем России оружием, снаряжением, войсками…
— А сколько золота, сырья, концессий…
— Бескорыстная дружба — архаизм, мисс!
— Да, это было в золотом веке. А ваша дружба, так называемая помощь — просто грабеж!
— О-о-о! — Он прикрыл уши, будто она сказала что-то непристойное.
— Бесчестно, бесстыдно, нагло!
— Мисс, умоляю, не сердитесь! Я не президент! Даже не конгрессмен! Всего — скромный делец! И ваш искренний друг — клянусь!
— Друг! Чего ж вы ждете от меня? Какой выгоды?
Джобин смеялся — его ничем не смутишь.
— Данный случай — я только отдаю долг.
— Кому?
— Мамочка. Мамочка за ее покровительство моих дел.
Виктория посмотрела на него — мясистый лоб, тугие, румяные щеки, сияющая жадность в глазах — и встала:
— Вот что, мистер Джобин, никуда я с вами не еду, разговаривать больше не о чем, и оставьте меня. Я хочу спать.
Самодовольство померкло, он сунул сигару в солонку:
— Я должен вас привозить во что бы то ни стало. Без вас я не могу показать лицо мистеру… миссис Лидии.
— Уходите, мистер Джобин. Я все вам сказала.
В возмущении он хлопнул себя по бедрам:
— Вы ставите меня в ужасное, абсолютно ужасное положение! Мисс Виктория!..
Она молчала, смотрела в пол, ждала.
— Дайте хотя бы письмо!
— Не дам.
Джобин постоял оторопело, потом шагнул, выдернул из кармана ее халата батистовый платочек и, как фокусник, спрятал к себе в карман:
— Эта маленькая кража — простите! Доказательство, что я был у вас.
— Пожалуйста. Это куда благороднее, чем красть вагонами русские меха.
Он опять смеялся, весело облачался в свои доспехи:
— Я еще успею. Я еще буду увезти вас в моем последнем поезде. Доброй ночи, мисс.
Подошла к дивану — некогда уже… Открыла комод, постояла — зачем? Отошла и вспомнила: платок носовой! На столе торчала в солонке сигара, — форточку бы открыть. Мама, мама… Заметила внутри виньетки, на матовом голубоватом листе, причудливый вензель: «Л. В.» — на заказ бумага. «Никто здесь не грабит…»
Думать о матери больно, горько, стыдно — избавиться бы, вырвать… Страшно — что будет с ней? Бестолковая, доверчивая, ребенок маленький…