Его одежда в шкафу, на полу сложенные книги стали будто живыми. И она разговаривала с ними. Ничем теперь не помочь ему. Если болен — в тюрьмах повальный тиф, — или голодает? А передачи не берут.
Все принимала как должное — заботу, любовь… Большую человеческую любовь не оценила.
Белые катятся, верно говорил генерал, Красная Армия близко. Но кто доживет, кто дождется? Каждый может не дождаться — хватают кого попало. Офицеры бесчинствуют. Вечерами в окнах «Европы» мечутся тени, гремит «Матчиш», разухабистый «Шарабан». Рассказывают, что офицеры там стреляли в цель, попали в скрипача из оркестра. На Соборной площади ночью зарубили не то двоих, не то троих. Когда темнеет, на улице чувствуешь себя беззащитной. Прежде так редко ходила одна, но и одной не бывало жутко. Наверное, оттого, что вообще-то была не одна.
То пятое время года,
Только его славословь.
Дыши последней свободой,
Оттого что это — любовь.
— Это… кто?
— Ахматова.
— Почему «последней свободой»?
— Наверное, потому… — он помолчал, чуть повел плечами, — что любовь — добровольная несвобода.
— Дайте книжку.
Он протянул тонкую книжку.
— Вам, пожалуй, не понравится еще.
— Что значит «еще»?
— Вы слишком юны.
— «Белая стая». — Раскрыла наудачу: — «Как белый камень в глубине колодца, лежит во мне одно воспоминанье…»
И уже не могла оторваться. А он спрашивал и как будто радовался:
— Вам нравится? — Потом сказал: — Конечно, вы повзрослели. А мне кажется, что вы та же ершистая девчурка с длинными косами, с какой я познакомился два года назад.
Она взглянула на него:
— Вы тоже… повзрослели.
И оба засмеялись. Она стала помогать ему разбирать книги.
Сколько прошло уже? Он принес тогда последнюю связку книг, расплатился со своей хозяйкой. Наверное, не только из-за Ираидиных сплетен не хотел он жить здесь. А последние дни почти не заходил, встречал, провожал… В тот день согласился прийти обедать. Ефим Карпович привез из деревни поросят, Ираида ей продала самого маленького и даже великодушно зажарила. А Станислава не было и в три, и в половине четвертого, и в четыре. Замутила такая тревога, что ни о чем уж и думать не могла, решила позвонить в редакцию, хотя он предупреждал, чтоб не звонила:
— Похоже, что провокатор завелся у нас. Кто? Не понять.
Открыла дверь в коридор и столкнулась со старшенькой Рогова. Глядя в сторону, девочка сказала одним духом:
— Мама велела, чтоб со мной шли.
— Зачем? Папе плохо? — И отлегло. — Станислав Маркович у вас?