Она достала из саквояжа бутылку, плотно завернутую в бумагу и фланелевую тряпицу. Здорово — теплый чай. Анна Тарасовна, дорогая, золотая, обо всем подумала. Откуда у нее сила? А теплей стало от калорий. Ноги только… И развезло от еды, спать смертельно хочется.
Виктория положила руки на столик и голову на мягкие котиковые рукава. От ее дыханья мех дохнул духами матери. Как она могла?.. Как?.. Вчера Ефим Карпович передал письмо:
— Господин иностранный вас дожидался, после велел сказать: может, завтра придет.
Не пришел, и господь с ним. А письмо кстати оказалось: «Приказываю тебе как мать: приезжай немедленно. Мистер Дерк передаст Шатровскому письмо Нектария, и тебя сразу же отправят». И опять про масло, про свои триумфы, про сказочную жизнь… Жизнь, что и говорить, сказочная. Неужели меня забыли? Человека забыли, как в «Вишневом саду».
Руфа утром забежала:
— Тебе не надо помочь? — Стала гладить носовые платки и вдруг: — Не думай обо мне плохо, не думай, что легкомыслие… Не могу врачом. Не могу около смерти всю жизнь. Я уже с осени в студии. В двух пьесах роли. Одна большая… — Села и заплакала тихо, горько. — Лизута сразу сказала: «Раз находят талант и самой радость — иди и не думай».
Лизута. Считали ее глупенькой, вечно разыгрывали… Почему смерть раскрывает нам в человеке что-то непонятое?.. Руфонька — актриса. Наверное — талант. «Около смерти» — конечно, около смерти, но ведь ради жизни… Наверное, медицина не ее… Наверное — актриса, талант. Сказала: «Пусть трудно, а мне не лень», — наверное, талант. Все Гатаулин вспоминается сегодня…
Который все-таки час? Что делать, если правда забыли? Анна Тарасовна положила спички. Только где? Мне же надо ехать. Найти Станислава Марковича должна. Должна его выходить, должна… Все, что ему надо, должна. Что делать?
Она шарила рукой в саквояже — спички не попадались. Сколько еще надо ждать? Близко гудел и грохотал паровоз, тряслась земля. Сколько ждать? А потом? Стучать, кричать, стекла выбить?..
Вагон сильно качнуло, где-то заскрежетало. Что еще? Кто-то ходит в тамбуре, чем-то гремит. Кто? Что? Самое естественное, ожиданное казалось невозможным. И когда вошел проводник с фонарем, подумала: сейчас скажет, что вагон не пойдет. Но он сказал:
— Ведерко уголька утащил — затоплю. Замерзли, поди? Теперь недолочко.
Визгливый паровоз долго катал вагон взад и вперед, заходил проводник, что-то говорил и уходил, возился в топке. Потом сказал:
— Подают на посадку. Не отпирайте. Стучать станут — все одно не отпирайте.
Она успокоилась, положила голову на мягкие рукава — можно уснуть. Еще слышала тяжелый топот сапог, брань, удары в дверь, крики, как лодка в бурю качался вагон, но глаза уже не открывались. Потом толчок, мерное подрагивание и перестук — и не стало ни тревоги, ни боли, ни мыслей, ни снов.