— Разделение в известной степени условно, и я не философ. Но для меня оно существует. Итак, довольно посторонних тем, вернемся к нашим занятиям.
Ваня Котов поднялся, красный и очень глубокомысленный:
— Извините, Виктор Александрович, извините, но вы же прятали какого-то большевика.
Дружинин усмехнулся так зло, как если бы Ваня спутал на экзамене сердце и желудок:
— Я, видите ли, не спекулянт, чтобы при советской власти хвастать помощью человеку, в особенности если это мой личный друг. И ни на один посторонний вопрос больше не отвечаю.
Конец часа прошел вяло, анатомия сегодня меньше волновала. В гардеробной, в вестибюле, на улице бурно обсуждали позицию и «теорию» Дружинина:
— Жду расцвета! Жду — это по частушке: «Буду я в большевиках, когда власть упрочится»?
— Ни черта не мерекаешь, а судишь!
— Он честный! Идеалист, бескорыстный!
— Он прятал большевика!
— А белого личного друга тоже прятал бы?
— Уже то, что у него друг — большевик…
— Теперь в одной семье красные, белые, розовые, зеленые…
— А теория этих сфер идеалистическая…
— Какая теория? Путаница! Но человек он…
— Человек и ученый!
Уже вдвоем, спускаясь к базару, Виктория и Сережа рассуждали о том же:
— Большевизм для него так-таки «странная мысль», хотя он мудро не склонен «ругаться» над нею. Кстати, где у Сеченова? Неловко было спросить, а здорово как…
— «Рефлексы головного мозга». Я читала. Но, честно, тогда не зацепилось в голове, только сейчас поняла. А эти сферы — может, потом пойму, пока — туман. Но мрак после краха и расцвет после победы представляю.
— Расцвет, синьора, в воздухе чуется, но какая тут сфера действует — «темна вода во облацех». Жаль, Наташи не было, расшифровала бы.
Подумала: «Станислав тоже расшифровал бы».
— Интересно, что учителя там? — и ускорила шаги. — Знаете, папа, когда в восемнадцатом приехал, ему тоже казалось!.. Нет, не так, но что-то общее. Теперь не то. Чего только он не вынес: лесом и степью, в морозы, в бураны, как вор от деревни к деревне. Два раза чуть не расстреляли! Сколько месяцев в боях и в тревоге… — О самом тяжком испытании не сказала, но Сережа, конечно, догадался.
— Что вы! Кирилл Николаевич не похож ничуть. А все-таки, чувство справедливости, патриотизм — в какую сферу?
Она засмеялась:
— Не делится душа на сферы. У меня — по крайней мере.
— Что вы, синьора, наддаете, как лошадка, к дому?
И засмеялась еще веселее:
— Мороз ваш подгоняет. И спать, спать, спать! Ведь — насквозь две ночи, днем вчера у Наташи немного…
Против ее дома переходил улицу хромой с палкой, плотный, в шинели, в треухе. Лица не видно — стемнело уже, — а в осанке знакомое что-то. Наверное, лежал в госпитале.