Виктория все тем же легким топом матери заговорила с мадам Мармо, переводчицей. Французский язык почему-то облегчал ей болтовню, точно больше приспособлен для этого, чем русский. Ее расспрашивали о женихе, сна рассказывала все точно, как было условлено. Дамы ахали, мадам Мармо беспрестанно восклицала: «О, c’est très poétique! О, une histoire romantique!»[12]
Подходили офицеры. Августа Петровна сказала по-русски:
— Хорошенькая девушка привлекательнее биллиарда? Только, верьте опыту, положение безнадежное. Не жена ведь еще — невеста! — засмеялась.
И вокруг засмеялись. Виктория не поняла, но почувствовала что-то гадкое. Встретила огорченный добрый взгляд Озаровского, обрадовалась. Тут же подумала, что он белогвардеец, враг, ее и Лешин враг, и отвернулась. И вспомнила, что сама-то невеста белого поручика, и опять посмотрела на Озаровского. Бледный, лицо интеллигентное… Враг?
Из дверей буфета вышли барышни Крутилины, следом их отец, адвокат Зеленецкий, похожий на актера (в него влюбляются все юристки), а за ними… Нектарий.
Почему он не ушел? Почему они все не уходят? Лекция же кончилась.
Нектарий заметил ее издали. Она чувствовала это, хотя лицо его оставалось невозмутимым и подходил он медленно, будто нехотя, и разговаривал с Зеленецким.
Виктория здоровалась, улыбалась всем без разбора, а в груди стало пусто и холодно. Очень ласково теперь следили за ней умные глаза Нектария. Что, что, что, что, что делать?
— Со всеми знакомы, а в обществе не показываетесь, юная отшельница. Так верны жениху?
Зачем эта генеральша…
— Жениху? — так и вцепились в слово обе Крутилины.
У Нектария чуть шевельнулись брови, и тут же он что-то ответил Зеленецкому.
— О! О! — запела мадам Мармо и начала во весь голос рассказывать: histoire poétique, ravissante».[13]
Виктория видела, что Нектарий прислушивается к болтовне переводчицы, продолжая разговор с Зеленецким, и хоть не смотрит, а следит за ней. Скорей бы уйти. Или лучше подольше бы Леша там с генералом?.. Невозможно жмет левую ногу. Почему никто не уходит? Дамы в вечерних платьях. Надо что-то сочинить Нектарию, объяснить. Не рассказал бы только маме…
— Ну и подумаешь — важность! — Мытнова взяла Викторию за руку. — Я вот барышню приглашаю торговать в моей фияске. — И победоносно огляделась.
— Киоске! Киоске, дорогая! — снисходительно сказала генеральша и засмеялась: — Фиаско, может быть, и ждет кого-то…
Федосья, как индюк, булькает, обозлилась:
— Не так обкультированная, как прочие, зато на мне одежа, и кольцы, и брильянты свои.
Намек довольно прозрачный. Но генеральша протянула Мытновой обе руки, красивые, сверкающие камнями: