— Да, удивительные люди. — И засмеялась, и вдруг захотелось рассказать про Лешу, сорвалось даже: — Знаете… — Но удержалась вовремя и сказала: — Ведь вся надежда на партизан.
Станислав Маркович отчего-то возмутился, стал объяснять, как важны успехи на юге, ведь французов гонят из Одессы, в армиях союзников брожение, во французском парламенте усилилась оппозиция, и Клемансо вынужден говорить об отозвании войск из России. А Колчак наступает из последних сил. И сибирское крестьянство обозлено зверствами, в большинстве уже против белых и, как его называют, Толчака.
Она все смеялась и сказала:
— Знаю: против Толчака и за партизан. А партизаны — отчаянно смелые и такие уверенные, — и думала: «Угадать бы, где Леша?» — И такие спокойные.
Сережа тоже думает, что здесь главное — партизаны. Сегодня в анатомке почти не работали, рассматривали карту, отмечали красным карандашом партизанские районы. Вся карта покрылась красными пятнами. Где Леша? Опять сегодня прислушивалась: чуть хлопнет дверь или прошаркает гишпанец — не Наташа ли за ней? Еще глупее вглядываться в каждого высокого офицера, как будто «поручик Турунов» может явиться в город, где знают о его гибели. Сказала Сереже:
— Примета есть: наступить на горящий окурок, неизвестно кем брошенный, и загадать желание… Глупо немыслимо, а я даже на другую сторону перебегаю, если огонек…
— Я — вроде вас. Флаг бело-зеленый на губернаторском доме заметно линяет. Не видели? Все жду, когда совсем… В общем-то, надо что-то придумать. Дуся ревет каждый день: хотя официального запрета нет, передачи совсем не принимают. Родственники — к ним: почему? Перевели куда, или замучили, или казнили? А что может жалкий Красный Крест? Плюет на него контрразведка.
Надо ложиться. Поздно. А завтра рано… Не в пять часов, а все-таки… Надоело расчесывать каждый вечер, а стричь жалко. Иногда будто ничего я, а иногда — ужас! Нос вздорный, как у мамы. Занялась ерундой… Руки у него темные, большие, а пальцы длинные и музыкальные.
«Хотел бы в единое слово я слить мою грусть и печаль…»
Как давно не пела, странно звучит голос. Хочется музыки. Как глупо, что не училась. Тетю Маришу огорчала… Хорошо было думать и засыпать, когда она играла… Леша, Леша, Леша. Идти бы с ним, как в то утро, без конца. «Век бы на него глядела. Всю бы жизнь отдала», — как верно сказала Настя. Даже думать о нем… «Вдруг еще приеду, посватаюсь». А он думает? Может, в бою сейчас? Может, ранен? Быть бы рядом. Ладонь широкая, как у папы, еле охватишь. И колючая щека… Кому рассказать?.. Почему-то кажется, что он правда под Карачинском.