— Хочешь пить? — вновь проявила удивительную для неё заботу Венисса. — Вот, держи.
У самых губ, едва не стукнувшись о зубы, оказалась простая глиняная чаша с горячим настоем, пахнущим травами. Шантия потянула носом пар: приятный аромат, от которого вернулась, кажется, былая сонливость. Жар во рту и холод вокруг отчего-то показался ещё нестерпимее.
— Чего ты ждёшь? Пей! — и Венисса улыбнулась шире.
— Что это? — прошептала Шантия: что-то пугало её в сверкающих весельем глазах певуньи, то, как настойчиво сирена придвигала чашу к её губам.
— Всё ещё ждёшь от меня подвоха? — собеседница вскинула голову к потолку, будто собралась молить о чём-то небеса. — Это обыкновенный травяной чай. Моя мать была деревенской травницей, но толком ничему меня не научила: всё верила, что у меня будет иная судьба…
Венисса неопределённо пошевелила пальцами, будто пытаясь ухватить за край одежд кого-то невидимого.
— Не хочешь? Давай, я заберу.
Золотые глаза смотрели с разочарованием — кажется, искренним. И Шантия, зажмурившись, в несколько больших глотков опорожнила поднесённую чашу — и замерла в ожидании. Но по жилам не разлилась боль, лишь приятное тепло и лёгкая усталость, когда и руки, и ноги кажутся чем-то отдельным, и каждое движение — подвиг. Она откинулась обратно на подушки, прикрывая глаза.
— Признайся, — Венисса усмехнулась, — ты думала, что это яд. Ведь думала же, правда?..
Её руки беспокойно шарили по рукаву платья, то и дело норовя оторваться от бессмысленного занятия и сделать нечто более полезное. Стало тихо — отчего-то настолько тихо, что снаружи даже редкие птицы, осмеливающиеся петь до наступления летнего зноя, примолкли.
— Недолго, — зевнув, Шантия положила ракушку на прикроватный столик. — Спасибо тебе. Прости, не могла бы ты уйти?.. Мне очень хочется спать…
Она ожидала блаженного сна, но её вновь ухватили за плечи — на сей раз безжалостно и цепко, с силой встряхнули:
— Нет, ты не будешь спать, — прошипела Венисса, и Шантия распахнула глаза — снова, снова эти змеиные интонации. — Не смей, не смей засыпать! Ты должна всё чувствовать, должна…
Именно в этот миг низ живота свело острой болью, как если бы в нутро с размаху ворвался кинжал с зазубренным лезвием. Шантия хотела закричать, но не могла: странное питьё лишило сил, лишило голоса. Беспомощной куклой она болталась в руках Вениссы, которая с прежними весёлыми искорками в глазах шептала:
— Знаешь, ведьмачка, моя мать и правда была травницей. Вот только она успела научить меня кое-чему: как убрать гной, не отнимая всю конечность, как говорить с теми, кто не имеет голоса… как из простого чая сделать ядовитый отвар.