– Видишь ли, – произнес он медленно. – Тайс Афинская действительно историческая личность и я был крайне удивлен, встретив ее на улице.
– А что значит историческая? – спросила Златка.
Бобров скосил на нее глаза. Девушка мечтательно глядела в подволок каюты и в глазах ее пробегали зеленые искорки.
– Ну, историческая, это значит, она оставила после себя след в истории, и ее помнят даже у нас, через две с половиной тысячи лет, – Бобров помедлил. – Не все, правда.
– А я историческая? – наивно спросила Златка.
– А как же, – вполне серьезно сказал Бобров. – Ты у меня непременно историческая. Во-первых, ты красивее даже Тайс и ее подруги, а, во-вторых, ты основа Херсонеса, вернее, его части. Херсонес, конечно, не Афины, но это пока.
Златка ощутимо напряглась.
– А еще, – продолжил Бобров. – Я выпишу самого классного художника. Ну того же Праксителя и пусть он мне изваяет твою скульптуру. И мы на мысу поставим какую-нибудь ротонду, и там будет находиться твое изображение. В мраморе.
– Саша, – в голосе Златки послышались слезы и Бобров, только что начавший развивать понравившуюся ему тему, затормозил на полуслове. – Саша, не надо с меня скульптуру. Я что, тебе живой не нравлюсь?
Бобров даже рот приоткрыл от неожиданности. А он-то понес тут про Праксителя, а вдруг по поверьям Златкина народа статуя отнимает часть жизни у прототипа. Его даже холодный пот прошиб. Он обнял девушку и стал ее успокаивать. Златка, впрочем, всхлипнула всего один раз, а потом затихла. Но Бобров еще некоторое время гладил ее по мягким волосам и легонько целовал в висок. То, что девушка совсем успокоилась, Бобров определил по ее словам:
– Так о чем вы шептались?
– Господи! – произнес Боброве чувством. – А я-то думал, что ты смертельно обиделась. Аты оказывается, все это время прикидывалась. Вот скажи, тебе, что доставляет удовольствие, когда тебя успокаивают?
– Нуда, – ответила Златка. – Так я этого и не скрываю, – и она потерлась головой о плечо Боброва.
Бобров вздохнул.
– Ну ладно. Тогда слушай.
Больше он не успел сказать ничего. Корабль содрогнулся от удара. Вдоль правого борта что-то протяжно проскрежетало, словно снаружи протащили от носа до кормы длинный и извивающийся лист ржавого железа. Почему ржавого? Ну вот создалось такое впечатление.
Звук еще не дошел до кормы, а Бобров уже выпрыгнул из койки и натянул штаны на голое тело. Критически посмотрев на севшую на постели голую Златку, которая с округлившимися глазами изображала собой отчаянно испуганное изваяние, он схватил покрывало, сдернул девушку на пол и, обмотав ее покрывалом, потащил к трапу.