Когда я воочию и даже на ощупь убедился, что сарай на месте, оставалось только дойти до Елены Дмитриевны и попросить лопату. Но я уселся на чурбак и, вздрагивая от нетерпения, спросил себя:
«Что ты собираешься делать?»
«Откапывать склад партизанского отряда».
«Ты представляешь, из чего состоит этот склад?»
«Да, из большой партии оружия и сундучка с бумагами».
«Ты надеешься найти в сундучке удостоверения личности Гайдара?»
«Вряд ли. Скорее всего, они попали в руки гитлеровцев».
«Значит, ты думаешь, что под столбом закопаны рукописи Аркадия Петровича?»
«Похоже, что и рукописей в сундучке тоже нет. Зато в нем лежат комсомольские и партийные билеты. Они были сданы командиру на хранение. По ним я уточню список бойцов партизанского отряда. А кроме того, Горелов клал на дно сундучка сложенные листы бумаги».
«Значит, ты все-таки надеешься, что там рукописи Аркадия Петровича?»
«К сожалению, нет. Но эти бумаги тоже представляют большую ценность. Они могут заключать в себе перечень боевых операций отряда, а также сведения о понесенных потерях. Значит, в бумагах могут оказаться неизвестные нам подробности того, при каких обстоятельствах погиб Гайдар и куда делась его сумка.
Горелов знал, что Аркадий Петрович собирал сведения по истории отряда, чтобы написать большую книгу. Судьба сумки для командира была важна».
«А если от бумаг ничего не осталось?»
«Откопаю оружие. Под шулою должен быть ручной пулемет системы Дегтярева с диском-тарелкой на сорок девять винтовочных патронов. «Дегтярь» в отряде был один. И Гайдар на последнее задание пулемет не брал.
Диск и ствол должны сохраниться, пусть они даже и проржавели. А если очень повезет, то я найду и часть приклада. Ведь Аркадий Петрович был «рукодельщик». Я думаю, что на полированном дереве он делал зарубки, рисунки и уж наверняка вырезал свой знаменитый автограф: «Арк. Гайдар».
Я встал с чурбака. Голова моя кружилась. Под моими ногами лежал клад, закопанный тревожной ночью двадцать два года назад. В нем не было ни золотых, ни серебряных монет, но клад был бесценен.
Голова моя кружилась. Мне было тогда тридцать два года. Мой Сережик ходил во второй класс, а я себя чувствовал мальчишкой, потому что к этому прозрачному сараю и отполированным невзгодами столбам я пришел из военного, тимуровского детства.
Для себя я уже точно решил: клад запрятан у среднего столба с правой стороны, если стоять к дому спиною. Теперь-то уж можно было бежать за лопатой, но я снова сказал себе: «Стоп! Сейчас ранняя весна, земля пока оттаяла только сверху. Один я здесь накопаю немного».