Гулкую пустоту сарая прорезал ровный, тугой, пронзительный вой. Было даже непонятно, как маленькие мембраны способны издавать такой звук. Жора бегом отнес прибор в сторону, а я успел подумать: «Как хорошо, что я угадал, где искать».
Теперь мы работали в четыре руки. Мерзлые комья летели в разные стороны. Я первым высек искру, задев какой-то потаенный металл. Мы яростно заскребли. Вмерзшее в землю железо было тяжелое, широкое. И пока я пытался определить его границы, Жора побежал за ломом и, возвратясь, сунул острый конец в щель между неопознанным железом и заледеневшим грунтом.
«Это не может быть сундучок, — думал я. — Это нечто пофундаментальнее».
И не ошибся. У наших ног лежала тяжелая чугунная плита.
К вечеру земляной пол сарая был весь перепахан. Миноискатель охрип. Мы откопали груду крюков, скоб, сношенных подков, колесных ободьев, тележную ось и вполне пригодную наковальню. На месте сарая, видимо, когда-то стояла кузница.
Мы не пошли обедать. Отказались от куриного супа с лапшой, который нам предложила Елена Дмитриевна. Конечно, хотелось есть, но было стыдно, что мы за целый день ничего не нашли.
Когда стемнело, мы побрели к Афанасии Федоровне.
Накормив нас ужином, она ни о чем не спросила: служба информации на селе поставлена безукоризненно.
Назавтра, едва развиднелось, мы уже были в сарае. Весь его пол носил следы нашей торопливой и беспорядочной деятельности.
— При такой кустарщине, — сказал я Жоре, — мы можем с тобой не заметить даже закопанный паровоз. Сделаем вот что: ты сантиметр за сантиметром прослушаешь каждую стенку. Где наушники запоют особенно громко — вбивай колышки.
Работа по новой системе помогла извлечь коленчатый вал, лемех от плуга, дырчатое сиденье от косилки, борону без половины зубьев, три тяжа от оглобли и переднее колесо трактора «фордзон».
Но среди сотен килограммов стали и чугуна мы не нашли ни обломанного штыка, ни жестянки от винтовочной обоймы, ни «рубашки» от гранаты — ничего, что могло быть закопано или хотя бы обронено в сорок первом. А мы ведь искали в точно указанном месте.
Пусть сарай после войны перестраивался и что-то в его границах сдвинулось. Мы копали вокруг столбов широко, примерно через каждый метр делали шурфы и опускали в них трубу щупа. При малейшем завывании наушников контрольный шурфик под нашими лопатами уподоблялся воронке от бомбы.
К концу четвертого дня пространство вокруг сарая напоминало передний край — с окопами, траншеями и ходами сообщения. Когда темнело, мы разжигали костры. Это нам дарило еще два-три рабочих часа, но результат был прежний.