И Глазастый снял трубку, крутанул ручку — он сделал свой выбор.
Динамка телефонного аппарата взвыла, как сирена. Лицо доносчика покрылось потом.
— Станция слушает!
— Райуправу мне, — произнес Глазастый шепотом.
— Даю райуправу, — ответил женский голос. Глазастый еще не знал, что это голос судьбы.
Стрелки часов на его руке показывали без четверти десять.
РЕАЛЬНОСТЬ ФАНТАСТИКИ
Ровно семнадцать лет назад, в ноябре 1924 года, Аркадий Петрович уволился из Красной Армии. Врачи не оставили ему ни малейшей надежды вернуться к военной службе. А Гайдар им не поверил.
Он ел простую, здоровую пищу. Летом и в морозы обливался холодной водой. Делал гимнастику по особой системе для командиров Красной Армии, любил походы, где носил самые тяжелые рюкзаки. Силушки его однажды хватило на то, чтобы закрыть ладонью толстую трубу, у которой выбило кран.
И в мирное время Аркадий Петрович продолжал носить гимнастерку, шинель, сапоги; любил солдатские песни, изучал новейшие книги по военному искусству, разведывательному делу, знакомился, насколько позволяли обстоятельства, с новинками военной техники и твердо знал, что час его придет...
5 июля 1941 года, в Москве, Аркадий Петрович зашел проститься к своему другу, писателю Рувиму Исаевичу Фраерману, который уезжал на фронт.
— Ты в ополчении будешь кем? — спросил Гайдар.
— Рядовым, больше никем, — пожал плечами Рувим Исаевич.
— А мне мало рядовым, — признался Гайдар. — Я могу быть командиром.
На передовой Аркадий Петрович старательно учился. Он освоил новое для него оружие — пулемет и автомат системы Дегтярева, немецкий шмайссер, пистолет ТТ; ходил с разведчиками за «языком», подымался в атаку.
Его не страшил голод. Он мог не спать по нескольку суток. Голова его в любой ситуации оставалась ясной. Никто ни разу не видел его растерянным. В самые опасные мгновения он знал, что делать, находил душевные силы подбодрить товарищей и не боялся взять ответственность за судьбы других.
На передовой под Киевом Гайдар вскоре убедился, что никто не доверит ему, корреспонденту, ни роту, ни взвод. И все же он надеялся и верил, что на войне у каждого может быть свой Тулон.[3]
И не ошибся. Близился его новый командирский час. Много раз спрашивая себя: «Готов ли я возвратиться к давней своей профессии?» — он, опять все взвесив, отвечал себе: «Да».
Шагая в полутьме по промерзшей дороге впереди своих товарищей, придерживая в карманах «лимонки», чтобы они громко не стукались, Гайдар пытался представить, как сложится теперь его военная судьба. Ответить было трудно.
После предательства Погорелова и боя у лесопилки, когда пришлось осесть в реденьком и ненадежном Прохоровском лесу, Гайдар готовил себя к мысли, что из этой мышеловки ему в живых, похоже, не выбраться. И потому думать нужно не о себе. Это не было малодушием. Наоборот. Еще на гражданской Аркадий Петрович понял: на войне лучше однажды пережить и переступить через страх своей смерти, чем умирать от страха каждый день.