Мальчик из Джорджии (Колдуэлл) - страница 25

Он хлопнул Иду по спине, и она рысцой тронулась со двора на улицу. Хэнсом обеими руками держался за сиденье и так громко стонал, что эти стоны были слышны нам, когда его след простыл.

Мой старик подошел к жестянке с червями и молча уставился на нее, потом поднял, и велел мне принести лопату. Мы зашли за сарай, где Хэнсом копал утром этих червей, и папа вывалил всю жестянку на землю.

Черви начали расползаться во все стороны, но мой старик взял палку и пошвырял их в яму, вырытую Хэнсомом.

— Засыпь их землицей, сынок, — сказал он. — Пусть живут-поживают. Сегодня уж поздно собираться на речку, зато в следующий раз, когда мама уедет к тете Бесси, мы половим рыбку в свое удовольствие!

Я засыпал яму, а мой старик примял землю руками, чтобы черви жили в прохладе и в сырости до того самого дня, когда они снова нам понадобятся.

06 Хэнсом Браун и длиннохвостые дятлы



Длиннохвостые дятлы с давних пор не давали нам покоя. Сначала их было не очень много, но весной они свили гнезда, и когда птенцы подросли и начали долбить дерево, по утрам около нашего дома поднималась такая стукотня, что мы все просыпались ни свет ни заря. Дятлы жили на старой, давно высохшей смоковнице у нас во дворе, и мама говорила, что правильнее всего было бы срубить ее. Но мой старик говорил, что ему легче видеть, как республиканцы будут до скончания века получать большинство на выборах, чем расстаться с этой смоковницей. Он возился с ней, как я себя помню, подстригал сухие ветки и обводил дятловины известью. Под конец на смоковнице не осталось ни одного сучка, и она торчала у нас во дворе, как телеграфный столб.

Длиннохвостые дятлы жили на самой верхушке ствола. Они выдолбили на нем столько дятловин, что я и счет им потерял. Хэнсом Браун как-то подсчитывал, и, по его словам, дятловин было не то сорок, не то пятьдесят. В начале лета, когда птенцы вылетели из гнезд и принялись долбить смоковницу, па ней копошилось не меньше десяти - двадцати птиц сразу. Но хуже всего бывало по утрам. Дятлы просыпались, чуть забрезжит и начинали стучать носами по сухому стволу — стаями, по двадцать, по тридцать, как уверял мой старик,— и это продолжалось до шести, а то и до семи часов утра.

— Мистер Моррис, — сказал как-то Хэнсом, — я могу достать двустволку, и тогда мы живо с ними разделаемся.

— Попробуй только, подстрели мне хоть одного дятла, — сказал папа. — Это все равно, что убить нашего окружного шерифа. Упеку тебя в кандальную команду на всю жизнь,

 — Нет, нет, мистер Моррис! Пожалуйста, не надо, — сказал Хэнсом. — Что другое, только не это.