В прихожей горела лампа,— мы всегда оставляли одну лампу гореть на всю ночь. А в комнате мама не зажигала огня. Из темной комнаты лучше было видно, что делается на дворе.
Она долго ничего не говорила. Собаки поворчали немного, а потом опять залаяли. На ночь мы их не спускали с цепи, а то они перекусали бы всех прохожих. И моему старику повезло: они загрызли бы и его, как и всякого, кого не знали по запаху. Мой старик так давно не был дома, что мог сойти за чужого. Последний раз он заходил домой летом, и то минут на пять. Он хотел взять штаны, которые прошлой зимой оставил на гвозде в дровяном сарае.
— Ну да, конечно он,— сказала мама, постукивая дверным ключом по подоконнику. Злилась она не больше, чем всегда, но и этого было довольно. Когда она стучала дверным ключом по чему-нибудь деревянному, все уже знали, в каком она расположении духа.
Вдруг раздался грохот, точно пароконная фура проехала по дощатому мосту. Потом весь дом затрясся от удара, словно кто-то вышибал кузнечным молотом фундамент из-под дома.
Это мой старик в темноте пробовал, выдержат ли его наше крыльцо и ступени. Возвращаясь домой, он всегда боялся, что ему подстроят ловушку,— например, подпилят половицы, и он провалится под крыльцо и застрянет там, а мама будет тыкать его метлой или еще чем-нибудь.
— Который уж раз он вот так приходит,— сказала мама.— Ишь, повадился! Просто тошно мне делается от этого,
— Можно, я встану? Мне хочется посмотреть на него,— сказал я.— Можно, ма? Пожалуйста.
— Лежи спокойно, Вильям, и накройся с головой одеялом, — сказала мама и опять постучала дверным ключом по подоконнику.— Нечего тебе на него глядеть, проку от этого мало.
Я встал на четвереньки и натянул одеяло на голову. Когда, по моим расчетам, мама перестала глядеть в эту сторону, я немножко сдвинул одеяло, чтобы мне все было видно.
Входная дверь распахнулась, и верхние стекла в ней чуть не вылетели. Моему старику всегда было наплевать на стекла и мебель и вообще на все в доме. Как-то раз он пришел домой и разнес вдребезги мамину швейную машинку, так что ей очень долго пришлось копить деньги на ремонт.
Я и не подозревал, что мой старик способен поднять такой грохот. Казалось, что он топочет в прихожей, примериваясь, не удастся ли ему втоптать половицы прямо в землю. Все портреты на стенах дрожали, некоторые съехали набок. Даже большой портрет бабушки и тот перекосился.
Мама повернула выключатель и подошла к камину, чтобы раздуть огонь. В камине было еще много жару под золой; угли ярко разгорелись, когда мама помахала на них газетой и подложила лучину. Как только лучина вспыхнула, мама подкинула два-три чурбака и села спиной к огню, дожидаясь, когда мой старик войдет.