— Давай-ка отнесем муку твоей маме,— сказал Хэнсом, потянув меня за рукав. — Помнишь, что она говорила про оладьи? Слушайся свою маму.
— Стой. Давай посмотрим, кто это, — ответил я. — Вон он рукой нам машет, чтобы подождали.
— Бродяга какой-нибудь. Возьмет да и отнимет у нас муку. Пойдем лучше домой, как твоя мама велела.
Хэнсом стал пятиться задом. Он снял мешок с плеча и обеими руками прижал его к животу.
— Слушайся меня,— сказал Хэнсом.— Тебе дело говорят. Сколько я таких бродяг на своем веку перевидал. Одна беда с ними. Я уж чую, что у этого тоже недоброе на уме. Пойдем лучше домой.
Я не двинулся с места, и через минуту человек подошел к нам. Он так спешил, что совсем запыхался, и сначала все переводил дух, стараясь отдышаться. Лет ему было, наверно, столько же, сколько папе, но двигался он быстрее моего старика, а глаза у него, какие-то ошалелые, так и бегали по сторонам. На нем был старый комбинезон — одна штанина располосована,— он, должно быть, никак не мог собраться зашить ее. На голове — сдвинутая набекрень кепка, совсем новая, будто только что из магазина, зато башмаки такие рваные, что мизинцы вылезали наружу. Глядя на эти поперечные трещины, можно было подумать, что каждый башмак состоит из двух частей. Шею он закутал платком в красную и желтую клетку; такие платки повязывают кондуктора Прибрежной линии, чтобы пепел не сыпался им за ворот. Лицо у него все обросло черной щетиной, и она торчала во все стороны, точно колючки на чертополохе.
— Мальчик,— сказал он, пристально глядя на меня.— Ты не сын Морриса Страупа? Вильям, что ли?
— Да, сэр,— ответил я, удивляясь, откуда он знает мое имя. — Да, сэр, я Вильям.
— А где твой папа? — спросил он.— Что он сейчас делает?
— Папа уехал на ферму работать,— ответил я.— Обещал вернуться только поздно вечером.
— Я твой дядя Нэд,— сказал он и, протянув руку, больно сжал мне плечо.— Не узнал меня, сынок?
— Нет, сэр, — ответил я, глядя на его черную щетину и стараясь высвободить плечо из его цепких пальцев.
— Последний раз, когда я к вам приезжал, ты был еще совсем малыш,— сказал он, отпуская меня.— Где тебе помнить дядю Нэда!
— Да, сэр,— ответил я.
Он оглянулся и посмотрел в ту сторону, где был наш дом.
— Ну, а как мама поживает? — спросил он.
— Ничего,— ответил я, стараясь вспомнить его. Папины братья жили в разных местах, и я половины их даже в глаза не видел. Мама говорила, пусть уж папины родственники сидят по своим местам, ей вовсе не интересно принимать их у себя. Дядю Стэна, который то и дело попадал в кандальные команды, я как-то видел, но мама не пустила его в комнаты, и он посидел около часа у нас на ступеньках, а потом встал и ушел и с тех пор не показывался.