— Ничего не хочу слышать. И ладно бы Мюллер. Но — Небе! Нет, это никуда не годится. — Гиммлер вернулся в свое кресло и, нахохлившись, уставился в угол. Видно было, что он уже успокаивается и начинает размышлять. — Вам еще повезло, что вы сделали только шаг в это болото, а не углубились в него, позабыв ориентиры.
— Конечно, рейхсфюрер, мы пока не начинали, — заверил его Шелленберг. — Разговор лишь о намерениях.
— Вы, — поправил его Гиммлер. — Вы не начинали, Шелленберг. И вообще, хочу вас предупредить: если еще хоть раз вы совершите подобную ошибку, я моментально от вас отрекусь. Я не готов делать такие щедрые подарки ни Борману, ни Риббентропу, ни тем более Мюллеру.
— Конечно.
Гиммлер погрузился в раздумье, которое прервал словами:
— Прикроем эту тему. Возможно, вернемся к ней позже. А пока прикроем. Уран не должен фигурировать в вашем диалоге ни здесь, ни за пределами рейха до тех пор, пока я не посчитаю необходимым вернуться к этому аргументу. Продолжайте переговоры по линии политической разведки, но без урана. — Он смерил Шелленберга колючим взглядом. — Что касается вас, то, вероятно, мне придется подписать представление вас к награде «Крестом военных заслуг» второй степени.
— О, благодарю, рейхсфюрер.
— Как вы понимаете, это не для вас, а для таких, как Кальтенбруннер и Мюллер. Чтобы поджали хвосты хотя бы на время. Получите ее тогда, когда заслужите.
— Все равно благодарю.
Берлин, Принц-Альбрехт-штрассе, 8,
РСХА, IV управление, Гестапо,
19 августа
Для Венцеля настали черные дни. Его дешифровальщики бились над нойкельнскими перехватами практически круглые сутки, и кое-что уже стало вырисовываться, но работа требовала времени, а его у Венцеля почти не осталось. Они уцепились за последнюю фразу финального донесения, по ряду признаков она напоминала кое-какие коды «Капеллы», но материала катастрофически не хватало.
Между тем люди в гестапо решили, что, если поднажать, то из Кубеля можно вытянуть нужное решение по декодировке, талант к которому он проявил до своего падения. Венцель робко пытался объяснить Ослину, что это процесс, он требует напряженной работы, а Кубель пребывает в полуживом состоянии, и вряд ли можно ожидать от него открытий: как ни ненавидел он Рекса, ему претило участвовать в истязании умирающего. Ослин выслушал его с невозмутимым видом, дал высказаться до конца, не пошевелился, не изменил позы, можно было подумать, что он спит с отрытыми глазами, но когда Венцель закончил, Ослин, глядя перед собой, бесцветным голосом произнес:
— Приказ группенфюрера — заставить Кубеля работать. Вы мне понадобитесь, подполковник.