— На этой неделе мы встречались с ним один только раз, — докладывала Дори. — В среду. У него дома. К Франсу… то есть к Хартману никто не приходил. Да… ему звонили. Он говорил с кем-то по телефону о каких-то поставках печенья, что ли, консервов…
— Что еще? — перебил Ослин: содержание телефонных разговоров Хартмана было ему известно.
— Еще? Еще… я увидела у него на столе письмо. Да, из Испании. Пока он был в саду, я прочитала… Я не очень поняла, кто пишет — то ли знакомый, то ли родственник. Там не было ничего особенного.
— Подробнее.
— Подробнее? Какая-то смесь немецких и испанских фраз… о том, что сбор оливок из-за жары начнется раньше срока. Еще что-то о дальних родственниках. Кто-то умер… А, еще там просят помочь какому-то Хаунито, который сейчас здесь, в Гамбурге… Он потерял работу, вывез семью из-за бомбежки… Хартмана просят помочь.
В эту минуту в кабинет без стука, и даже не сняв фуражку, влетел Венцель. Мельком кивнув в сторону Дори — «Фройлян», он подскочил к Ослину и положил перед ним документ, подготовленный Зоммером. Лицо Ослина слегка вытянулось.
— Оно было передано дважды с разрывом в полсуток, — возбужденно пояснил Венцель. — Один раз — по инициативе и под контролем СД. Второй — в Нойкельне.
Секунду помешкав, Ослин набрал номер приемной Шольца. Но того не оказалось на месте: он был с Мюллером на совещании у Кальтенбруннера. Без резолюции Шольца, а еще лучше самого Мюллера Ослин не мог решиться произвести арест агента Шелленберга. Немецкий регламент с жестким регулированием мельчайших аспектов управления не оставил в стороне и гестапо. Он положил трубку на рычаг телефона.
— Иногда я затрудняюсь ответить — кто сильнее: РСХА или бюрократия? — мрачно съязвил он. — Придется подождать, когда кончится совещание. Думаю, в ближайшие час-два все решится. — Ослин задержал свой взгляд на Дори. — Немедленно поезжайте в «Адлерхоф». Хартман сейчас там. Как хотите, но задержите его. Вы симпатичная женщина, у вас получится. Я вызову вам машину.
Гесслиц не мог избавиться от тревожного мандража в преддверии ухода Хартмана. С момента гибели Оле и Ханнелоре его не покидали дурные предчувствия. Когда утром, провожая его на работу, Нора соорудила ему бутерброды с сыром, он взял их, да и забыл в прихожей. Она догнала его уже на улице, как была, в шлепанцах и домашнем халате.
— Да что с тобой такое сегодня?
Он повернулся, взял сверток. Нора вдруг погладила его по щеке:
— Что с тобой, Вилли?
— Ничего, старушка, — улыбнулся Гесслиц и положил свою широкую ладонь на ее маленькую руку. — Ничего. Все хорошо.