Все замолчали, только какой-то ребенок, вопреки попыткам матери утихомирить его, продолжал громко всхлипывать.
— А теперь те, кого я назову, переходят в тот вагон. Быстро, без разговоров и вопросов. Все, что вам положено знать, в свое время вам скажут. И предупреждаю. При каждой попытке неподчинения конвою, при каждой попытке бегства солдаты получили приказ стрелять без предупреждения! Ясно?
Комиссар Леонов начал читать: фамилия, имя, отчество. Новый комендант в своем списке отмечал названных. Тем следовало немедленно перебираться в новый вагон.
— Давай, давай! Быстрее, быстрее!
— Пан комиссар, чемодан не могу найти…
— Ничего, быстрее, пересаживайтесь. Чемодан потом найдем. В Советском Союзе, как в природе — ничего не исчезает.
Леонов читал. Новый проверял. Солдаты помогали перебраться из вагона в вагон старикам и детям. Ступенек у вагонов не было, пороги обледенелые, высокие. А люди есть люди. Сначала нервничали из-за того, что их пересаживают и повезут дальше, теперь заволновались, что кого раньше выкликнут, тот займет лучшее место в новом вагоне. Леонов читал: Ниский, Вжосек, Журек, Зелек, Шайна, Груба, Бялер, Земняк, Курыляк, Ильницкий…
Флорек Ильницкий тащил к выходу какой-то мешок. Гонорка протискивалась из конца вагона с Марысей Яворской на руках. Адась ухватился за ее юбку. Ильницкого пропустили без вопросов. Гонорку задержал новый.
— Вы Ильницкая Гонората?
— Ну, я…
— А ребенок чей?
— Мой, а что?
— Ваш? А у меня тут в списке нет ваших детей. Ильницких тут двое. Ильницкий Флориан, ваш муж. И вы, Ильницкая Гонората. Детей тут нет. Чей это ребенок? А это чей малец?
Гонорка и не думала сдаваться.
— Мои! Это Адась, а это Марыся. Теперь они сиротки малые.
— Сироты? — услышал Леонов. — Чьи сироты?
— Как будто вы не знаете, пан комиссар! Яворских. Я их пригрела, теперь они мои.
Гонорка прикрыла Марысю от холода, крепче сжала руку Адася.
— Ну, что, можно мне идти, дети на морозе простудятся?
Новый остановил ее жестом руки, наклонился к Леонову, они о чем-то пошептались. У Гонорки в глазах заблестели слезы. Марыся тихонько плакала. Адась в куцой куртенке дрожал от холода. Женщины, почуяв неладное, снова не выдержали и вступились за Гонорку. Все громче, все решительнее.
— Гонорка их родственница!
— Тетка, что ли…
— Родственница! Имеет право…
— Она им как родная мать…
Комиссары закончили совещание, что-то записали, новый подошел к Гонорке.
— Люди говорят, что вы их родственница? Это правда?
— Правда, пан комиссар, правда! — перекрикивали бабы друг друга.
— Тихо, граждане! Я гражданку Ильницкую спрашиваю, а не вас. Кем вы им приходитесь?