— Там еще один есть, товарищ начальник, только совсем пьяный, никакой возможности разбудить его. Самогон гнали, — докладывал молодой солдат.
— Это ваш муж? — Офицер указал на Шушкевича.
— Еще чего! — возмутилась Гонорка.
— Нет, нет. Это их сосед, Шушкевич Бронислав, — услужливо подсказал Борма. И добавил: — Он у нас тоже в списке есть…
Шушкевич на глазах трезвел, а Гонорка поняла, что приход незваных гостей не связан с самогоном.
Небогатый дом Бялеров с пристройкой, служившей хозяину подручной мастерской, стоял на пригорке почти в самом центре хутора.
Рашель проснулась среди ночи, мучимая каким-то сонным кошмаром, в котором она убегала от кого-то и никак не могла убежать. Не успела прийти в себя, как услышала за окном разорвавший тишину лай собак, людские крики и выстрелы. Принялась тормошить спящего рядом мужа.
— Йоселе! Йоселе! Проснись, проснись…
— Что там? Что случилось?
Заспанный Йоселе сел, протирая глаза.
— Послушай! Не знаю, что там, но в деревне что-то случилось! Может, опять какие-то бандиты? Что делать? Что теперь делать!
— Ша, баба, ша! Чему быть, того не миновать. Может, ничего и не будет…
— Тоже мне, умник нашелся. Разбужу-ка детей, пусть лучше в каморке спрячутся.
Оделась. Йоселе в душе признал правоту жены. Он хорошо помнил, как вскоре после прихода русских на их дом напала банда громил. И неизвестно, чем бы все кончилось, если б не помощь соседей. Янек Калиновский, на которого заглядывается Цыня, поднял на ноги почти весь Червонный Яр. Поймали даже одного из нападавших, некого Данилу Филипюка из Ворволинцев. Отлупили, связали, как куль, и так в постромках утром отвезли в Тлустов. Там, правда, неизвестно было, кому его сдать, потому как старой польской полиции уже не было, а новая, советская милиция еще не организовалась. А про того Филипюка вся округа знала, что он заядлый «самостийник», и стоит ему залить глаза самогоном, как начинает орать при всех, что скоро будет «резать жидов да ляхов, как свиней непотребных!» Бялер не то что удивился, скорее не на шутку испугался, когда через несколько дней тот самый Данила превратился из погромщика в милиционера в Тлустом.
— Ты меня еще, жид пархатый, попомнишь! Шпион польский! — грозился Данила Бялеру.
Рашель разбудила детей и велела одеваться. Цыня, семнадцатилетняя девушка, красивая, стройная, с глазами испуганной лани, и девятилетний Гершель, не по годам высокий и худой, как жердь, прижались к матери.
— Ша! — успокоил всех отец. И тогда они услышали характерный скрип полозьев по морозному снегу, фырканье лошадей и людские голоса. Было ясно, что те, с улицы, остановились перед их домом. — Прячьтесь в кладовку! Быстрее, быстрее! Нет! Лучше по лестнице на чердак. И ты Рашель с ними. Ну, давай, давай!