— У тебя одно на уме! Ты мне сначала скажи, за что ты людей из моего барака арестовал?
— В служебные дела не лезь! Тебе какое дело? Что они, твои родственники?
— Родня, не родня, а я их знаю, в одном бараке живем. Корчинский моих детей учил.
— Вот именно, учил. А чему учил? Я тебе советую, Ирэна, не суйся ты лучше в это дело. Ну, давай, раздевайся…
— Отстань, подожди. Что они такого сделали? Это порядочные люди. Не бандиты, не воры, никого не убили, не обокрали.
— Не бандиты, не воры! Что ты понимаешь! Бывают вещи похуже: контрреволюция! — Барабанов присел на краю лежанки, запрокинул стакан с остатками водки, выдохнул и, коверкая польские слова, пискливо затянул: «Февраль, десятого пришли советы»… Узнаешь?
Ирэна постепенно начинала понимать, что произошло.
— Узнаю. Ну и что с того? В Калючем все эту песню знают.
— Так может, скажешь мне, кто ее написал? Кто эти антисоветские слова сложил? Они не признались, контра проклятая.
Ирэна вышла из себя.
— Ах ты, свинья мерзкая! Мало того, что из меня подстилку сделал, так еще шпионить заставляешь? Не дождешься, сукин ты сын! Рыжая, горбатая образина!
Хлопнула дверью, только ее Барабанов и видел. Униженная, зареванная бежала она сквозь снежную темень; такой позор, хоть руки на себя накладывай. И кто знает, может, она так бы и поступила, если бы не дети. Через пару дней ее выгнали из столовки, вернули на работу в бригаду. Людская молва безжалостна и мстительна. В бригаде, в бараке, во всем Калючем на Ирэне так и осталось клеймо гулящей и доносчицы. Только ее маленькие дети, выдержка Даниловича, Долины и еще нескольких человек уберегли ее от физической расправы.
Барабанов не прекращал попыток выявить автора «10 февраля», использовал с этой целью все доступные способы из репертуара НКВД — от подкупа и шантажа до угроз и провокаций. Безрезультатно. Никто в Калючем не знал автора баллады ссыльных. Одни рассказывали, что пели ее уже в эшелоне. Другие — что в Калючем сочиняли все понемногу, как это обычно бывает с балладами…
Неожиданно коменданту пришло распоряжение НКВД срочно выявить среди ссыльных евреев и еще до наступления распутицы отправить всех в Тайшет. Коротко сообщалось, что для евреев предусмотрено постоянное поселение «в другом районе СССР».
— Может, в Биробиджан их отправят? — вслух размышлял Савин. Барабанов, который в принципе терпеть не мог евреев, недовольно скривился.
— Это ж сплошная контра, эти польские евреи! Раз наши там, на Западной Украине зачислили их в спецпереселенцы, значит были у них для этого основания. Одни буржуи, вон хоть этот Розенбаум или Каплон, адвокат. Или такой антисоветский элемент, как эта девица Бялер. Хоть и евреи, а духом буржуазной Польшей насквозь пропитались… Я бы их не в Биробиджан, а как врагов народа, на Колыму!