— Надьк, — крикнула тетя Вера, словно бы обращалась к кухарке. — Организуй там!
«Хрен с тобой, коровенция…» Это могло показаться полным бредом, однако она начинала ревновать!
Минут через десять, пока Борис отвинчивал и завинчивал розетки — с понтом чего-то чинил, — Надька вкатила столик, нагруженный бутылкой и закусочным материалом.
— О! — воскликнул Борис вполне искренне. — Сейчас я вам, раз такое дело, анекдотик расскажу… перед первой. Значит, мерялись русский, англичанин и американец, у чьей, значит, супруги задница больше… Извиняюсь, конечно, но юмор есть юмор!
Тетя Вера весело заржала.
— Ну, там англичанин говорит: дескать, у моей в целый метр шириной, американец еще чего-то в том же роде. А русский: «Все это, ребята, буза! Вот у моей бабы очень большие глаза». — Те: ну и что, мол? Причем здесь глаза? — «А потому что, объясняет русский, все остальное — задница!»
* * *
— Надь, поди-ка сюда! — И в самое ухо ей своими горячими, как отварные сардельки, губами: — Свали на ночь! «Совсем охренела!»
— Куда же я свалю? Меня уж из общаги, небось, поперли…
— Ну придумай, куда-нибудь. Что ж ты, пока у меня живешь, с мужиками ни разу не поролась?! — Потом посмотрела на нее с таким офигенным превосходством, что у Надьки сердце сжалось: — Что ж ты, сама не понимаешь, нам тут надо вдвоем побыть!
Полная хренотень, однако Надька в этот момент действительно испытывала что-то вроде ревности.
Она ушла. Естественно, устроилась в общаге… Подумаешь, три месяца не ночевала — ваше-то какое собачье дело? Да и девчонки по комнате — свои в доску — помалкивали.
Через два дня Надька позвонила якобы жалким голосом:
— Тебе надо покушать принести, тетя Вер?
— Не, спасибо, Надя. У меня теперь все будет.
Выждала еще три дня. И пошла к ней за вещами.
Увидела бардак, который и предполагала увидеть… Борис, как она уже знала, любил чистоту, но не любил убираться. Тетя Вера, может, и рада бы, да где уж там…
Надька застала ее на кухне. Протискиваясь, как в лабиринте, между холодильником и плитой, тетя Вера пыталась сготовить обед… Или, по крайней мере, что-то пожрать.
Это была по-настоящему кошмарная картина! И Надька старалась потом никогда ее не вспоминать. Капли растительного масла, капли ее собственного пота, запахи еды и неизбывная вонища болезненно-тучной женщины. А поверх всего большие (как в том анекдоте) серо-синие глаза. И в них дикий страх и дикая… надежда.
Пыхтя, она взяла с холодильника не известную Надьке шкатулку, вынула оттуда брошь — тяжелую, серебряную, с замечательным чернением, с большой и очень синей бирюзой в серебряных лапах: