— Это сложный философский вопрос, и даже не философский, а, скорее, психологический. Так уж они устроены, эти люди. Я считаю, что у них нет того твердого начала, которое не дает нормальному человеку оступиться, идти на дурное, — задумчиво произнес Федченко.
— А я думаю несколько по-другому, хотя и согласен с мнением Ивана Сергеевича, — вступил в разговор Рыков. — Нравственные начала закладываются еще в утробе матери, а много позже, попадая в «благоприятные условия», они срабатывают. Не каждый человек способен быть преступником, как не каждый может стать выдающимся человеком. Приведу вам один пример. В наш детский дом прибыл двенадцатилетний мальчишка. Родители его погибли во время войны, а тетя, которая его воспитывала, умерла. В послевоенный период в нашей среде бытовала сила кулака. Многие мальчишки до детского дома бродяжничали, воровали и принесли с собой закон улицы, а это, как вы знаете, жестокий закон. Его действие не могли приостановить ни воспитатели, ни директор Валентин Тимофеевич, прошедший войну в полковой разведке. Ребята, общаясь друг с другом, очень грязно ругались, и все вдруг заметили, что Витек, так звали прибывшего парня, никогда не произносил грязного слова. Его пытались заставить выругаться. Он отказался. Били, но и таким методом ничего сделать не смогли. Срабатывали гены, дорогие товарищи. Что в них заложено, таков человек и будет. Я в этом глубоко убежден, — закончил монолог Рыков.
— Многие теоретики возразят вам, Федор Федорович, назовут ваши взгляды антинаучными и даже вредными. Сейчас бытует один тезис: «Человек не рождается преступником, его таковым делает среда», — подняв палец кверху, с пафосом произнес Федченко. — А вы, оказывается, сторонник теории Ламброзо. Кстати, вы поддерживаете главную мысль этой теории.
— Я мог бы с тобой поспорить, Иван Сергеевич, и привести в подтверждение сказанного сотню примеров, когда в совершенно благополучных семьях рождался преступник, а в семье ранее судимых родителей воспитывался прекрасный человек. Но сейчас не время для этого спора. Пойдем допрашивать Хохлова. Он, видимо, уже в следственной комнате, — предположил Рыков.
Хохлов за прошедшую ночь осунулся и побледнел. Видимо, нелегко ему далось частичное признание, и он понимал, что следствие дойдет до самой сути и рано или поздно, но придется решать вопрос: или идти по пути отрицания, или же говорить чистую правду. Однако, что лучше — решить сложно.
— Здравствуйте, Вячеслав Янович, — поздоровался Федченко.
— Здравствуйте, — больным голосом ответил Хохлов.