— Босс, пощади нас. Клянусь своей жизнью, что прикончу обоих: и бабу, и ее брата. Мы виновны и снесем любое наказание, только оставьте в живых. Никто из корешей не скажет о нас плохого слова. Я приносил пользу и вам, и братанам, — по его бледному, покрытому потом лицу текли крупные слезы, а широкие плечи содрогались от рыданий. Малыш держался более мужественно. Поняв, что мольбы и слезы не помогут, он уронил голову на грудь и покорно ждал своей участи.
— Посмотрите на эти поганые рожи. Они не вызывают никакого сочувствия, а только омерзение. Не выполнив моего поручения, Громобой и Малыш подставили нашего кента, мизинца которого не стоят. А он был очень ценный кент, приносивший громадную пользу, стоявший на защите кодлы и пацанов, попавших в беду, — Красный вторично подчеркнул важность своих слов, относящихся к неизвестному, арестованному милицией. — Кем мы сможем его заменить? Никем. И после этого вы осмеливаетесь просить о пощаде? Нет, вы ее не получите. Уважаемые кореша, я считаю, что Громобой и Малыш должны исчезнуть и затеряться на просторах Сибири, только для них надо подготовить ксивы. До их получения они остаются у Федотки. Это будут непредвиденные расходы. Если Валек и Оратор не возражают, я бы утвердил такое решение.
— Я не против, — согласился Валек.
— Считай — принято, — подтвердил Оратор.
— Тогда утверждаю решение нашего суда, — провозгласил Красный. — Благодарите Валька и Оратора, поганцы. Наш суд — самый справедливый суд в мире. Виновный стоит перед лицом корешей и по мере совершенной вины несет ответственность. Вы получили очень мягкое наказание только потому, что имеете кой-какие заслуги, а сейчас выметайтесь.
Громобой и Малыш, униженно поблагодарив своих судей, быстро исчезли за дверью. За ними вышел Москва и присоединился к людям Валька и Оратора, пьянствующих в другой комнате. Трое главарей, держащих в руках уголовный мир города Светловска, остались за столом, выпивали, закусывали и вели неторопливую беседу.
— Все же, Жора, хочу сделать одно замечание, — Оратор поднял вилку на уровне глаз: — Можешь соглашаться или нет — это твое дело, но молчать я не могу. Мы тратили на Цердаря большие суммы из кассы общака, и он этого стоил. Значит, наша задача состояла в том, чтобы беречь его как зеницу ока. Лично ты допустил большой промах, своевременно не вступив в игру. Подобрал для исполнения очень важного и деликатного дела дебилов, которые успешно его провалили. В результате мы потеряли ценного человека, работающего среди ментов на высокой должности, а сами остались и слепы, и глухи. Вина твоя не меньше этих свистунов, которых мы осудили.