Пока молодежь с визгом бегала, музицировала, играла на горе, народ постарше выложил камнями прямоугольные кострища, сложил в эти корыта дрова и забросал сверху охапками вереска и хвои, ароматом похожей на земной можжевельник. На дрова сыпанули принесенные в горшках печные угли, и к алеющему небу поднялись ароматные разноцветные дымы.
Главы семейств — не обязательно только мужчины — бросали в костры по пирогу, сделанному из новины, сыпали зерна, роняли орехи: чтоб земля была милостива к ним и дала собрать обильный урожай. Музыка взвилась над холмом, словно арка чистого звука, хрустальный мост, по которому можно запросто пройти босиком. И открылись плясы — пока не наелись, не отяжелели, как увешанные плодами деревья, и не стало клонить в сон.
Но главное действо проходило сейчас у кургана королев — где так и не похоронили изменившую старой вере Эльге: тело ее епископ Трилл отправил в новосрубленный скит. Зато дочь ее поднималась сейчас по холму, чтобы насыпать на золотые весы Судии, поставленные там, золотые зерна. Горсть на золотую чашу, горсть на черненую. Одна из Танцовщиц, поднявшись над седловиной Тельг, светила на девочку сверху, а слева в туманах растворялся закат. Ветер улегся, и только рокотали водопады.
Стражники юной королевы, в пероподобных доспехах, с весами на щитах, остались внизу, среди торжественно молчащей толпы. Гора поднималась выше кургана королев, река Небесная падала с нее, словно сверкающая коса.
— А ведь не дадут нам здесь строиться… — телепатически пробормотал Фенхель.
— Дадут. Врата встанут выше, а технические помещения врежем в гору. Да и епископ будет только рад избавиться от остатков язычества…
Госпожа Бьяника поперхнулась и замолчала. Собственно, как и вся толпа, в едином стремлении поднявшая головы вверх: над юной королевой в алом сиянии вечера появился, резвясь в воздушных струях, золотой сокол. Снизившись, завис, словно давая людям рассмотреть себя. Сверкнул огнем оперения и плавно опустился на предплечье Бранвен. Тут все заорали, заставив ее затравленно оглянуться. Но в криках не было ужаса, гнева — только восторженное счастье. Горожане, до того словно и не замечавшие девочку, громогласно приветствовали ее. Дар принят небесами, сокол — к счастью.
— Выпендрежник, — бросила Аурора. Антрополог ухмыльнулся:
— Умница.
И утащил Бьянику танцевать.
Плясуны двигались то ручейком, то змейкой, держась за руки, отбивая ритм ногами, и ветер подыгрывал вместе с рогами и сирингой — словно и здесь на ней играл козлоногий Пан. Хороводы сомкнулись, и Ауроре достался в партнеры парень в овечьей телогрее, а антропологу — черноволосая женщина в вишневой широкой юбке. Юбка взлетала при каждом движении, обнажая крепкие икры плясуньи, волосы крутыми кольцами метались за спиной. Фенхель и сам плясал неистово, растворяясь в танце, как та девочка, что когда-то дала элвилин свой генотип. И параллельно снимал действо, чтобы позже выставить на корабельный сайт еще серию уникальных голографий.