. Почему мой брат уродился таким пессимистом? Будь я на два-три года постарше, я бы понял.
Доктор Шатлен пришел к нам через несколько дней после звонка — почтенного вида человек лет шестидесяти, в круглых очках, с белоснежной бородой. Сначала он пожелал осмотреть пациентку, чтобы понять, принесет ли лечение плоды. Марка дома не было, а мы с отцом почтительно ждали вердикта эскулапа, осматривавшего маму так внимательно, будто рассчитывал поставить окончательный диагноз без всяких анализов. Врачи, которые наблюдали мою мать, были категорически против лечения неведомыми травами, но отец все равно решил попробовать. Что мы теряем, Джонни? Этот аргумент было невозможно опровергнуть.
Разумеется, доктор взялся лечить маму. Он делал ей один укол в день в течение двух месяцев. Я не знаю, сколько стоили инъекции, но деньги улетали с чудовищной скоростью.
Нам всем, включая больную, так хотелось верить в успех, что первое время мы и вправду замечали признаки улучшения. Мама, к моей радости, приободрилась. Иногда мне казалось, что она пошевелила пальцем. Я звал отца, мы садились у ее постели и как два дурака принимались ждать неизвестно чего.
Никаких улучшений, конечно, не наступило.
То ли мы угодили на удочку мошенника, то ли попали в двадцать процентов неудачников. Не знаю, да это и неважно. Через два месяца даже мой отец понял, что тратит деньги впустую.
Тридцать первое марта обещало стать выдающимся днем. Мы с моим новым приятелем Россом должны были пойти в гости к Мэгги Берк, смотреть кино с ней и ее подружками. Для меня в этом мероприятии не было ничего сверхъестественного, но Росс получил такое приглашение впервые и был в полном восторге. И даже меня заразил.
Я проснулся намного раньше, чем обычно. Миссис Пирсон еще не пришла, а папа и Марк спали. В другое утро я остался бы валяться в постели, но тогда мной овладела странная тревога.
Я решил приготовить себе завтрак, но сначала нужно было проведать маму — она иногда просыпалась рано. Я тихонько заглянул в ее комнату. Сквозь шторы на окнах пробивался тусклый свет, и я смог разглядеть, что глаза у мамы закрыты. И тут случилось нечто странное: каким-то непостижимым образом я понял, что она мертва. В воздухе что-то изменилось, словно затихло едва уловимое биение жизни. Дело было не в том, что я не слышал звуков дыхания, не в искривленном болезненной гримасой рте, не в темных пятнах на лице и не в едком запахе мочи. Все это я осознал лишь через несколько мгновений. Сначала я ощутил отсутствие жизни. Пустоту. Близость бездны. Я зажал себе рот рукой. Я все понял. Увидел то, чего не замечал раньше. Я протянул руку, робко, будто собирался коснуться опасного животного. Я боялся взять мамину кисть, которая торчала из-под простыни, похожая на мертвого белого паука.