Мы с отцом и Марком по-разному относились к маминой болезни, но ее смерть нас сплотила. Мы делили на троих боль и молчание. Три неприкаянных души бродили по дому в поисках утраченного тепла, которое мама дарила нам даже тогда, когда была прикована к постели и не могла пошевелить ничем, кроме век.
Через пять дней после маминой смерти нам кто-то позвонил. Трубку взял отец. Завершив разговор, он сказал:
— Джонни, ступай в гостиную и послушай музыку. У нас с Марком будет взрослый разговор.
Моему брату едва исполнилось шестнадцать.
Кто-то оставил на вертушке пластинку Синатры That’s Life. Скорее всего, это был я сам. В последние дни музыку никто не включал; мы с Марком еще долго не решались подходить к проигрывателю.
Я почти наугад выбрал Super Trouper «Аббы». Отец слушал их время от времени, а я не мог решить, нравятся они мне или нет, впрочем, мелодии были веселые и привязчивые. Я поставил пластинку, уселся в кресло и приготовился слушать. Дверь кухни была плотно закрыта и оставалась закрытой еще долго.
В перерывах между песнями до меня долетали приглушенные голоса. Марк что-то отвечал отцу. Они не ссорились, по крайней мере, так мне казалось, но яростно о чем-то спорили.
Ровно через двенадцать минут приехала патрульная машина. В тот момент как раз кончилась пластинка On and on and on. Больше я никогда ее не слушал.
Машину вел Харрисон, Дин Тимберт сидел на пассажирском сиденье. Припарковавшись, они подошли к распахнутому окну гостиной. Совершенно сбитый с толку, я смирно сидел там, где велел сидеть отец. Происходило что-то непонятное.
— Джонни, Эд разговаривает с Марком?
Я показал на кухонную дверь. Харрисон кивнул и поправил шляпу.
— Мы с Дином подождем в машине.
Через мгновение дверь кухни открылась. По искаженному лицу Марка я понял, что случилось нечто ужасное, даже более ужасное, чем мамина смерть. Брат посмотрел на меня дикими, красными, полными слез глазами и бросился наверх.
Будь я немного постарше, догадался бы, что стряслось. Звонок, разговор за закрытой дверью, патрульная машина у нас на лужайке… Но когда отец позвал меня из кухни, я даже представить не мог, что он хочет мне сказать.
Я сел на стул, отец придвинул себе другой и устроился напротив меня.
— Это будет самый тяжелый разговор в нашей жизни. Ты умный мальчик и все поймешь, не сейчас, так потом. Ты должен услышать это от меня. Будет нелегко, но иначе никак не получится.
Я молчал. Не знал, чего ждать дальше.
— Твоя мама ужасно страдала, Джонни, ты это знаешь лучше меня. Она терпела чудовищную боль и постепенно утратила волю к жизни. Для нее каждый день был полон мучений. Каково это быть запертой в собственном теле, которое отказалось тебе подчиняться, жить без любимого вязания, без прогулок, не иметь возможности даже переключить канал или выключить телевизор, когда захочется? Мы ведь не могли позволить, чтобы мама продолжала страдать? Ты согласен?