Я вставил флешку в разъем ноутбука, и на экране всплыло окошко с вопросом, хочу ли я запустить видео. Как все стало просто в наши дни. Хотите уничтожить мир? Нажмите ENTER.
На экране возник тот самый конференц-зал, в котором мы с Мэгги в последний раз говорили с Марком.
Стол, тогда заваленный бумагами, теперь был совершенно пуст. Людей в зале не было. Камера описала головокружительную дугу, прежде чем нашла подходящий ракурс и застыла. Судя по наклону, ее поставили на стол.
В кадр вошел Марк — похоже, это он устанавливал камеру — и уселся во главе стола. Увидев его лицо, я вздрогнул, глаза защипало от слез. Я не считал себя размазней, но, видимо, был не настолько крепок, чтобы не заплакать, увидев умершего брата. Казалось, он смотрит прямо на меня… Словно знает, что я его вижу. Марк не улыбался, но и печальным не выглядел. Скорее сосредоточенным.
На белой рубашке брата были расстегнуты две верхние пуговицы. Все движения были сдержанны, будто Марк нарочно берег силы. Он наклонился и достал из-под стола тонкую папку, открыл ее, бегло просмотрел верхние страницы и откашлялся, прочищая горло.
— Я всегда рассматривал болезнь своей матери как систему затрат и выгод, как уравнение с несколькими переменными. Самой простой для вычисления переменной были деньги, которые отец отдавал врачам, в том числе откровенным шарлатанам. Но были и другие — наши страдания. Мама страдала, отец страдал… А главное, страдал Джонни.
По моей щеке сбежала жгучая слеза. Слышать голос Марка было мучительно само по себе, а слушать, как он говорит о матери, просто невыносимо. К тому же я догадывался, о чем пойдет речь дальше.
— Но мать я убил не из-за этого уравнения.
Я нажал на паузу. Видео остановилось. В комнате как будто вдруг стало холодно.
Надо было слушать дальше: Марк должен рассказать о своих мотивах.
Отец взял на себя вину за поступок, которого не совершал.
Нет, не за поступок. За убийство. Убийство собственной жены.
— Что ты натворил, Марк? — прошептал я.
Я с силой надавил на кнопку, и видео возобновилось.
— Сначала я хотел скрыть от отца, что работаю на заправке, но очень быстро понял, что ничего не выйдет. Во-первых, ее хозяин Фрэнк Кассонвиц был папиным хорошим знакомым и не стал бы от него ничего скрывать; если он и согласился взять шестнадцатилетнего парня на полставки, то лишь потому, что был за многое признателен его родителям. К тому же мне предстояло работать в магазинчике при заправке, куда заглядывали проезжавшие мимо жители Карнивал-Фолс. Рано или поздно кто-нибудь из них мог все рассказать моим. Так что я решил поговорить с отцом прямо. Разговор получился нелегким: если что-то в этом мире могло сравниться с большим сердцем Эда Бреннера, то только его же непомерное упрямство. Я пообещал, что не стану бросать учебу, а все заработанное пойдет нам с Джонни на карманные расходы.