За окном взвыла сирена, и в такт ей замигали огни «форда».
Я окончательно растерялся. Парень в берете приехал в фургоне — я видел это собственными глазами.
Потом меня осенило: конечно же, автомобиль подогнали заранее!
Чтобы проследить за мной на обратном пути в Карнивал-Фолс.
— Открой хренов конверт, — процедил я сквозь зубы.
В дверях появился полицейский, и все, включая меня, повернулись к нему. Девчонки за соседним столиком шумно приветствовали блюстителя порядка.
До того как коп успел приблизиться, парень в берете наклонился ко мне и проговорил вполголоса:
— Чувак, это фотографии моей дочери, ты меня с кем-то перепутал.
— Покажи, — прохрипел я.
Полицейский шел к нам через зал, на ходу оценивая ситуацию — по виду банальную ссору между двумя посетителями.
Бородач достал из конверта фотографии и аккуратно разложил на столе подальше от кофейной лужи и от меня.
Пол качнулся у меня под ногами.
С фотографий смотрела девочка лет восьми-девяти. На одном из снимков ее волосы были стянуты в узел.
— Это моя дочь, — повторил незнакомец.
— Что здесь происходит? — прогремел голос полицейского.
Я смотрел на снимки и ничего не понимал. Я точно видел убитую девушку. Однако теперь на фотографиях был ребенок. Как я мог их спутать?
— Сэр?
Голоса вокруг меня сливались в невнятный шум. Посетители переговаривались, кое-кто смеялся. Слух выхватывал из этого гула отдельные слова. Псих. Дочь. Полиция.
— Я… мне, кажется, нехорошо.
— Меня с кем-то перепутали, — пояснил бородач, надевая берет. — Ничего страшного.
— Вы уверены?
Мою голову будто обернули в плотную ткань. Даже когда парень в берете спрятал дочкины фотографии обратно в конверт, я продолжал сверлить глазами место, где они только что лежали.
— Джонни? — голос Дарлы вывел меня из оцепенения.
Мы с Дарлой немного прошлись по парку. Она, конечно, хотела узнать, что случилось, и я сказал, что сцепился с парнем в кофейне из-за ерунды. Дарла мне не поверила, но спорить не стала. Когда я сказал, что хочу погулять в одиночестве, а потом доберусь до дома на автобусе, она решительно воспротивилась и заявила, что довезет меня до дома, а там я уже могу делать что хочу. Я поблагодарил, но сказал, что у меня сейчас совершенно нет сил поддерживать разговор и тем более — объяснять, что произошло в кофейне. В конце концов Дарла сдалась, взяв с меня слово, что я не наделаю глупостей и обязательно позвоню, как только доберусь. А если через два часа от меня не будет новостей, она все расскажет Марку. Спору нет, унизительно, но, если подумать, разумно.
— Я люблю тебя, Джон, — сказала Дарла на прощание. — И верю тебе.