Когда они утром уходили в свой поход, я чувствовала, что там, куда они идут, их поджидает смерть, – смерть не от копья или меча, о нет – а более изысканная, от грома и молнии. Они маршировали мимо нас, а я видела, что это уже идут мертвецы, принадлежащие не к миру живых, но к миру мертвых. Смерть уже наложила на них свою печать, и мертвее всех прочих был их самодовольный предводитель Секст Лукреций Карр. Они ушли, а мы стали ждать смерти, ибо оставшиеся в лагере были много хуже ушедших. Но случилось так, что смерть сама пришла за ними на следующую ночь. Как я и предчувствовала, поход римлян на неизвестного врага закончился полным разгромом. Около полуночи к римскому лагерю прибыли воины победителей – они потребовали от гарнизона немедленной капитуляции и в качестве верительных грамот и доказательства того, что римское войско действительно разгромлено, привезли с собой отрубленную голову заносчивого римского трибуна.
Никогда не забуду, как он обещал насиловать и пытать меня и моих дочерей на виду у всех до тех пор, пока наш муж и отец не сдастся и не сложит оружия перед их ужасным Римом. И вот теперь это чудовище мертво, голова его отделена от тела и воздета на копье, а горделивый герольд повествует о том, как нахальные римляне были поражены молниями и пали в прах, и о том, и что только добровольная сдача поможет им сохранить никчемные жизни. Нет, сидя в клетках эргастула, сами мы этого не видели, зато слова герольда слышали очень хорошо, как и ответы на них римлян. Ничего умного в этих ответах не было. Римские солдаты, так и не осознавшие, что остались один на один с могущественными силами, состязались с победителями их товарищей в ругани, чем и подготавливали себе внезапный и ужасный конец.
А потом пришли ОНИ. Мне из крайней клетки было видно, как бесформенной кучей упал часовой у южных ворот. Потом две черные тени невесомыми облачками перемахнули через частокол, скрипнули створки ворот – и воины ночи проникли внутрь римского лагеря. Они несли с собой погибель – и все римляне, оказавшиеся у них на пути, умирали страшной смертью. В воздухе гремел гром без грозы, во тьме метались молнии, которые посылал во врагов главный воин ночи, который, как мне тогда казалось, был самим Орци, богом неба, грома и молний, и римские легионеры ложились перед ним на землю как колосья ячменя под взмахом острого серпа. Последними умерли работорговцы. Они думали, что им ничего не угрожает, но молнии поразили их так же, как до этого поражали солдат… И наступила тишина.
Мы тоже ждали смерти, потому что потусторонние силы обычно не щадят живых. Подтверждением этой истины были раздающиеся то тут то там звуки грома без грозы, после которых еще живые римляне становились мертвыми. А потом к моей клетке подошел на вид вполне обычный молодой человек – с силу этой своей обычности он выглядел очень странно среди порождений ночи. Он окинул меня взглядом с ног до головы и на неплохой латыни спросил: