– Ты быть княгиня Сагари?
– Да, – ответила я на гораздо лучшей латыни, чем у него, – это я княгиня Сагари, дочь князя Беласко и жена князя Тибалта.
– Очень хорошо, – сказал юноша, – ты идти со мной. Наш главный хочет с тобой говорить.
– Я не могу идти, – ответила я, – моя клетка заперта.
– Ерунда, госпожа Сагари, – беспечно произнес юноша, – мы ее ломать. Раз-два – и готово. Все тут надо сломать.
Потом он что-то сказал стоявшим вокруг черным порождениям ночи – и они принялись резать скрепляющие клетку ремни большими острыми ножами, освобождая мне выход. И вот тогда, когда они подошли поближе, я вдруг увидела, что это никакие не порождения ночи… Это были женщины. Да-да, просто молодые женщины, чьи лица и руки были вымазаны черной краской. Когда проход открылся и я хотела уже было позвать вместе с собой своих дочерей, юноша покачал головой и сказал:
– Не надо. Они ждать тут. Ты говорить и договориться, и им быть хорошо. Если ты не договориться, то им тоже быть хорошо, но уже не так. Ты идти, они остаться, ты идти скорей, раз-два, раз-два.
Человек, к которому меня привел тот юноша, больше всего был похож на того, кого мы, аквитаны, и родственные нам народы называем Эцай. Это могущественное существо, которое знает все, что возможно знать, и обычно охотно делится своими знаниями с людьми. Но весь страх в том, что делает оно это не бескорыстно, оставляя часть учеников в вечном услужении в своей пещере. Сейчас Эцай был хмур и деловит, хотя обычно он не скупится на улыбки. Поневоле я преисполнилась перед ним трепетом и не смела взглянуть ему в глаза. Я стояла перед ним, опустив голову, хорошо ощущая исходящую от него мощь.
Он заговорил на незнакомом языке, обращаясь ко мне по имени.
– Приветствую тебя, госпожа Сагари, – перевел его слова юноша, – я рад нашему знакомству, хотя хотел бы, чтобы оно произошло при лучших обстоятельствах.
– Я тоже приветствую тебя, Эцай, – сказала я, слегка склоняясь в почтительном поклоне, – хотя ты и пытаешься скрыться за личиной простого смертного. Теперь скажи мне, какие знания ты нам дашь, кого из нас оставишь в своих учениках, а кого отпустишь восвояси по домам…
Ответ его, переведенный молодым человеком, ошеломил меня и заставил впасть в оцепенение.
– Я не Эцай, – перевел мне юноша, – ты можешь звать меня Петрович. Но это далеко не все. Из этого мира нет выхода, а только вход, а посему вы все до последнего останетесь здесь, с нами. Другого пути у вас нет. Вы нам не враги, какими были римляне, но и пока не друзья. Если мы договоримся с тобой, как с княгиней твоего народа, о том, что мы будем друзьями, то вы получите все знания, какие сможете усвоить, и займете в нашем обществе достойное место равных среди равных. Если же не договоримся, тогда тоже неплохо, потому что я буду говорить с каждым твоим человеком по отдельности – и, поверь, мы сумеем поладить со многими и многими.