— Рекомендую, дама Истар — Хель из Торкилсена. Хозяйка.
Он проговорил это, как гостеприимный хозяин, показывающий гостье редкой породы пса. Палач, нахмурясь, ждал. Дама ступила вперед.
Пытка только началась, и Хель была в сознании. Она увидела вскинутые в спокойном удивлении подведенные брови, безмятежный овал лица, властно изогнутые губы. Узкие, чуть раскосые глаза встретились с упорным взглядом Хели, и что-то в них дрогнуло, в этих глазах.
— Забавно, — проговорила Истар высоким, чуть капризным голосом и повернулась к Консулу: — И что вы с ней собираетесь делать?
Торлор пожал плечами:
— Не оставлять же ее в живых, как знамя для этого сброда.
Дама Истар хотела что-то сказать, но Хель опередила ее.
— Ты умрешь раньше меня, — отчетливо произнесла она, — Обещаю тебе это.
Консул отпрянул. Потом, искривив рот, выхватил вдруг у палача раскаленные щипцы и прижал их к щеке Хели. Она дернулась, но не закричала. Лицо Консула расплылось перед ее глазами, как отражение в колеблющейся воде. И еще она услышала, как дама Истар брезгливо проронила:
— Мясник.
И пошла дальше, придерживая подол кончиками пальцев. Консул помедлил и двинулся за ней, отшвырнув щипцы. Тогда палач сорвался с места.
— Снимайте ее! — крикнул он подручным. — Быстро!
— А разве… — заикнулся один из них.
— Заткнись! — рявкнул палач так, что мелко зазвенело железо на полке. — Поверья не знаешь?!
Втроем они уложили Хель на пол, и палач приказал:
— Тащите тряпки, мазь. Живо!
— Залечивать? Хозяин узнает — несдобровать.
— Самому ему несдобровать! Забыл, что ли? Если лицо задеть, мертвец потом погубит. Поворачивайтесь, я сказал!
* * *
Мы вышли на траву из подземелья, и теплый тугой ветер ударил в лицо, и погасли фонарики. И тут же все заговорили, перебивая друг друга, как будто разрешились от обета молчания. Экскурсанты с облегчением говорили о солнце, о свежем воздухе, о скорой поездке в Кариан; знакомая мне по Эрнару супруга озабоченно спрашивала у мужа: «Ты не простудился?». Я знала, что это не от суетности — просто они рады были наконец оставить за собой подземелья Тинтажеля. Они сходили вниз по горячей от солнца траве и с каждым шагом все прочнее забывали ледяной мрак, таившийся под землей. И я могла бы так же спокойно сойти с холма и забыть все, но мне не давали сделать этого тяжесть браслета и горький вкус подземной влаги.
Я отошла в сторону и села на плоский черный камень, едва видный из травы. Камень был теплый. Ящерица зеленой струйкой брызнула в траву. С холма видны были поля, дороги, светлый блеск маленьких озер в лугах. Было тихо, говор и шум автобусов не разрушали этой тишины, а существовали отдельно от нее. Такая тишина стоит лишь в местах, давно и прочно покинутых людьми. Что-то звенело и стрекотало в траве, и алыми каплями в зелени качались смолки, синели крупные головки маренок… И все это было так умиротворяюще и так невыносимо, потому что в этом теплом мире не могли, не имели права существовать нижние казематы, смоляной блеск ночной Кены и черный вереск Пустоши, взрытый копытами коней…