Подведя итог своим «историческим изысканиям», я ощутила разочарование и даже обиду. Обиду за людей Восстания, известных и безымянных, которые давно умерли, и оживали сейчас в моих снах. Всё, что было написано в этих книгах, совершено не совпадало с тем, что я видела и чувствовала. Нет, факты передавались правильно, но за этими фактами терялись люди. Какими были они, как ходили по земле, о чем думали, что вело их на смерть — об этом, казалось, забывали историки. И писатели тоже — по крайней мере, те несколько романов, которые я прочла, напомнили мне сцену с раскрашенными куклами, коих авторы передвигали по своему хотению. Было от чего прийти в отчаянье…
Мы должны возвращаться
в свое прошлое, которое для кого-то —
будущее, несбывшееся и святое,
за которое они кладут голову на плаху
и становятся под стрелы,
и родят детей,
которых не успевают вырастить.
У меня оставалось все меньше свободного времени. Биотроника отошла на второй план, и Маэра все чаще ругал меня за безделье. А потом я ушла на отдых. Поехала к дяде в Ильден.
Ильден был поселком при железнодорожной станции. Останавливались здесь только грузовые поезда, пассажирские проносились мимо, обдавая станционные здания едким дымом.
Все, кто жил в поселке, так или иначе были связаны с железной дорогой. Дядя когда-то был машинистом, а теперь работал на товарном складе. Отец тоже был родом из Ильдена, но, как он говорил, счастливо сбежал оттуда еще в юности и всегда твердил, что у Ильдена нет будущего. Отец был поклонником четких, могучих, стройных систем жизни, а Ильден с его горьковатым запахом хвой, росших прямо на улицах, с нелепо большим старым домом, который, кроме дяди, никому не был нужен, с размеренным сонным существованием — этот Ильден не укладывался в отцовские схемы, и потому отец не любил упоминать ни об Ильдене, ни о дяде.
А я впервые приехала в Ильден после смерти матери. Когда не осталось никого, с кем можно было бы вспомнить, какой я была в детстве, кто поздравил бы меня с Междугодьем или отругал бы по-родственному за легкомыслие. Это очень тяжело — быть одной. Дом в Ильдене, скрипевший в ветреные ночи, стал для меня единственным приютом. И туда я приехала спасаться от страшных снов. И там, в большой комнате на втором этаже, у темного островерхого окна пришла ко мне — не разгадка, а догадка, замкнувшая кольцо.
Дядя вернулся домой в величайшем раздражении и долго ворчал, что в Ильдене для него места нет.
— Вот уеду в Йонирас…
— Почему в Йонирас, дядя? — рассеянно поинтересовалась я, перелистывая старый письменник.