Невольно пропустил раздражение. Этот дурень уронил костыль. Поднять, вот так. Побольше жалости в голос. Это не я виноват перед тобой, это мой жестокий долг.
— Вы справитесь. Досадные недоразумения случаются с любым. Отцы-радетели на вас надеются.
Еще бы. Такой дурак, что никто не примет всерьез. А примет — терять не жалко. Ах, какой дом. После кончины мужа можно будет облагодетельствовать несчастную, взять в служанки. Отец-дознаватель зажмурился, губы сошлись в ниточку, чуть поддернувшись кверху на уголках. Ой, вот только не надо убеждать меня в твоей вечной преданности, и в бесконечной благодарности, было это, было, сколько раз уже было, фальшиво насквозь, и не смешно.
— Не провожайте, не надо. Вам трудно двигаться. Я пришлю к вам магистратского лекаря, и уже вечером вы сможете пойти.
Гость улыбнулся напоследок, склонил седеющую голову, и с небрежно откинутого рукава незаметно упала на пол горстка пыли.
Ястреб сполз по косяку и, перегнувшись пополам, непристойно заржал. Оставлял в покое внутренности иррациональный страх, слезы наворачивались на глаза. Да знает он, что про несчастье с любым, с кем связан обрядом воскрешения, узнает тут же, но когда проснулся в пустой постели… Государыня виновато надулась с непроглоченным куском во рту, без бинтов, в великоватой утренней накидке покойной Крадоковой невестки, с сальными волосами, пятнами масла и желтка на лице и пальцах. А кухня просто источается солнечным сиянием.
Стараясь унять судорожный смех, Ястреб приподнял лицо жены за подбородок, почти зажмурился — вот-вот в руке останется обугленная плоть с чернеющими внутри костями… наваждение. Бережка облизнулась и все так же виновато объяснила:
— И ничего смешного. Есть хочу — умираю.
— Нельзя сразу… много.
— Разве это много? — она обиженно кивнула на стол, на котором наспех были собраны корзинка с яичной скорлупой, желтоватая сахарная голова, разбитые в горшочке желтки, горлачик со сметаной и разломанная коврига пшеничного хлеба. Ястреб втянул духовитый запах.
— Они же, эти двое, все съели, — продолжала жаловаться жена, — и рыбу, и укроп, и огурчики. Ябедничать плохо, но ты им скажи.
— Я им скажу, — ухмыльнулся Ястреб. — Уж скажу. А кому?
— Этим, — Берегиня облизнулась. Мелькнул нежно-розовый язык. — Знаменщику этому патлатому и второму… с ним…
— А Сольвега где?
— Не знаю. На рынок их прогнала.
Она отломила и со вкусом захрустела корочкой. Из-под табурета ответило утробное урчание. Ястреб стремительно нагнулся: рыжий драный котяра приканчивал в миске сметану.
— А этот откуда?