Государыня проснулась — как не спала, успела поймать закоченевшего Сашку на руки.
— Ой, дурень!.. Полезай в печь!
Мальчик посмотрел на нее в немом изумлении.
— Я угольки сгребла, пепел вымела, а камни еще теплые. Полезай! Там в углу казан с кипятком. Пропотеешь — умойся.
Сунула ему в руки полотенце, обильно вышитое петухами; все еще окостенелого, с негнущимися руками и ногами, почти поднесла к печи. Подтолкнула в устье.
— Выползешь — на припечке козье молоко с медом. И ряхой не крути. Чтоб выпил!
На четвереньках Сашка пролез в печное чрево, теплые кирпичи щедро отдавали почти летний жар онемевшим членам. Тело сразу же обильно вспотело, промочив рубаху.
Государыня как видела:
— Рубаху давай. Тут, на жерди повешу. Пока вылезешь — просохнет.
Мысли были вялые, неотчетливые, и Сашку нисколько не удивило, что Берегиня заранее изготовилась к его приходу, знала, что прибежит босой и в одной рубахе — по морозу, особенно залютовавшему к утру.
Сашка лег ребристой тощей спиной на печной под. Вспомнил сказку про Старую Луну, любящую запекать в печи непослушных мальчиков, убежавших в Укромный Лес. Выходит, сказки не врут. Только вот его, Сашку, никто на лопату не сажал и насильно в печь не заталкивал. Пахло теплым кирпичом и горечью сгоревших березовых дров. Прошибал пот. Тепло кружилось в голове, и мерещилось, что в трубе над ним подмигивает маленькая звездочка. Хотя быть такого не могло — труба не по разу изгибалась, чтобы сберегать тепло.
— Эй! Не усни там!
Он вовремя очнулся, нашарил теплый закопченный бок котла с висящим на нем ковшом, извертевшись, сумел кое-как обмыться, то и дело забываясь и стукаясь темечком о низкий изогнутый свод. Вытерся. Полез наружу.
Государыня из вежества отвернулась. Сашка еще раз обтерся, надел сухую чистую рубаху и переступал на полу, глядя на темные мокрые отпечатки собственных ног и снова начиная дрожать.
— На печь давай!!
Его бесцеремонно подсадили в одеяла и кожухи, к мурлыкающему коту за трубой — самое уютное и безопасное сейчас место. Повелительница жизни и смерти высыпала в печь и раздула угольки, подкинула дров; раскрасневшись от печного жара, ловко орудовала ухватом. Подала Сашке горячее молоко с медом. Снова согревшись, почти проваливаясь в дрему, он пробормотал:
— Мне сон был.
— Какой? — Берегиня сидела на краю печи, свесив вниз ноги в полосатых чулках, постукивая одной о другую, зевала. Колыхались от дыхания упавшие на лоб растрепанные волосы, коса щекотала Сашке щеку.
— Молодая Луна… с дырой в спине, — выдохнул Сашка и обрадовался, что отважился это произнести.