Рорк проигнорировал требование Евы ехать в полицейское управление и повез ее в принадлежащий ему отель, где для них уже были приготовлены апартаменты. Ева слишком устала, чтобы спорить, и это доказывало Рорку, что он прав. Ей нужно было время, чтобы прийти в себя.
Оставив Рорка расплачиваться с коридорным, она прошла через огромную гостиную в таких же размеров спальню и уже раздевалась, когда он вошел.
– Я хочу принять душ. Мне нужно… смыть с себя грязь.
– Потом тебе нужно будет поесть. Что бы ты хотела?
– Я не знаю. – Ева мечтала только о горячей воде и душистом мыле. – Пока мне ничего не хочется.
– Ладно, я буду в соседней комнате.
Рорку тоже требовалось побыть одному. Долго сдерживаемая ярость угрожала вырваться наружу. Только теперь он понял, почему Ева всегда принимает душ, горячий, как кипяток, – потому что ей в детстве долго приходилось мыться холодной водой. Рорк надеялся, что ей больше никогда не придется дрожать от холода, как она дрожала в комнате, до такой степени наполненной страшными призраками прошлого, что он, казалось, сам видел их.
Вид Евы, вновь переживающей тот ужас, который она так часто переживала во сне, делал его беспомощным, наполнял бешенством. Этот ублюдок бил и насиловал собственную дочь, собираясь продавать ее другим подонкам. Какой бог создает подобные существа и позволяет им издеваться над невинными детьми?
Подстрекаемый бушевавшим в нем гневом, Рорк сорвал рубашку, подвесил боксерскую грушу и атаковал ее голыми руками. С каждым ударом злость усиливалась, распространяясь по всему телу, словно рак. Груша была для него лицом отца Евы, которого он никогда не видел, потом стала лицом собственного отца. Черная пелена ненависти туманила ему зрение. Он наносил удары, обдирая до крови костяшки пальцев.
Когда груша сорвалась с привязи и отлетела к стене, Рорк обернулся в поисках другого объекта для избиения и увидел Еву, стоящую в дверях. На ней был белый гостиничный халат, а щеки казались почти такими же белыми.
– Мне следовало догадаться, что ты будешь испытывать, оказавшись там. – В голосе Рорка слышался ирландский акцент, появляющийся, когда он терял над собой контроль. Тело его блестело от пота, руки кровоточили. – Я не знаю, что мне делать, что сказать тебе.
Когда Ева шагнула к нему, он покачал головой.
– Нет, сейчас я не могу к тебе прикасаться. Я сам не свой. Чего доброго, я переломаю тебя пополам.
Ева остановилась, понимая, что переломать пополам Рорку хочется вовсе не ее.