Она права. Я и сама это знаю. Однако она не облегчает мне задачу.
– Хорошо, – тихо говорю я. – Я согласна. Но только давайте разберемся с этим по-быстрому.
– Мы в любой момент можем устроить перерыв, – открывая записную книжку, говорит Шоу. – Если станет слишком тяжело, просто скажите, и мы остановимся.
Я киваю.
– Хорошо. – Ее голос звучит гораздо мягче. – Я бы хотела начать с вопроса, почему вы решили вернуться в Сирию? Довольно странно, что вы надумали поехать, чувствуя настолько сильное психологическое и физическое недомогание.
– В смысле, почему? – Я пытаюсь мыслить ясно.
– Ну, – продолжает Шоу, – мы поговорили о произошедшем с Рэйчел Хэдли и Розой Дунайски, и я знаю, что вы принимаете довольно сильные антипсихотические препараты. Я бы никогда не посоветовала человеку в таком состоянии отправиться в настолько опасное место, как Сирия.
– Вы так говорите, словно я поехала в отпуск по путевке, доктор Шоу, – отвечаю я. – Мне никто ничего не советовал, потому что я старший корреспондент. Я знаю, что делаю: это моя работа, работа, с которой я успешно справляюсь вот уже двадцать лет.
Шоу что-то записывает в блокнот. Знаю, она считает меня неуравновешенной. Нужно оставаться сильной, доказать ей, что она ошибается.
– Можете рассказать, что произошло двадцать девятого марта? – не поднимая глаз, спрашивает она. – Насколько я понимаю, это был ваш последний день в Алеппо?
– Да, – говорю я. – Последний.
– И произошел несчастный случай?
– Вот как вы это называете? – с нескрываемым презрением спрашиваю я.
– Что произошло, Кейт?
– Послушайте, – твердо говорю я. – Зачем вы меня об этом спрашиваете? Вы знаете, что произошло. Весь мир знает.
– Я бы хотела, чтобы вы мне рассказали, – невозмутимо отвечает она, игнорируя мою вспышку гнева. – Как я уже сказала, чтобы вынести заключение, мне нужно услышать вашу историю.
– Ах, точно, заключение, – холодно говорю я. – Плевать, что маленький мальчик в серьезной опасности, давайте и дальше заполнять анкеты, чтобы можно было выставить меня чокнутой.
– Кейт, такими разговорами вы никому не поможете. – Я смотрю на часы у нее над головой. Меня держат здесь уже почти двое суток. Кто знает, что они могли с ним сделать за это время. – Кейт?
– Хорошо, доктор Шоу. – Я признаю поражение. – С чего лучше начать?
– Как насчет утра двадцать девятого числа?
Сжимая влажные руки вместе, я пытаюсь сосредоточиться. Выхода нет. Мне придется рассказать о том, о чем я вот уже две недели пытаюсь забыть. Наклонившись вперед в кресле и сделав глубокий вдох, я медленно начинаю говорить.