– Хорошо, – говорю я настолько спокойным голосом, насколько возможно. – Как сказал вам Гарри, мы остановились в подвале продуктового магазина с сирийской семьей.
– С Халедом и Зайной Сафар?
– Да, – отвечаю я. – И их сыном Нидалем.
Я вся дрожу. Не могу остановиться. Ухватившись обеими руками за стул, я продолжаю.
– Мы находились там неделю, – говорю я. – Вокруг царил хаос. За несколько месяцев, прошедших с моей прошлой поездки, город разрушили до основания. Начались перебои с водой и электричеством, еды не хватало. По улицам ходить стало опасно. Настоящий ад.
– Звучит ужасно, – с расширившимися глазами говорит Шоу.
– Да, – отвечаю я. – Однако обычные люди в Сирии сталкиваются с таким каждый день. Как журналист я должна была увидеть происходящее своими глазами, чтобы поведать миру о том, что происходит.
– Однако, учитывая ваши недавние проблемы со здоровьем, возможно, вам не следовало отправляться на такое рискованное задание? – неуверенно спрашивает Шоу.
– Я же сказала, я нормально себя чувствовала, – отвечаю я. – Нельзя просто обернуться ватой и спрятаться за проклятыми блокнотами.
Она молчит и лишь вертит ручку между большим и указательным пальцами.
Грудь у меня сжимается, и, потирая ее, я встаю и подхожу к окошку.
– Вы просили рассказать о последнем дне в Сирии, – говорю я и смотрю на Шоу, которая, как я замечаю, закрыла свой блокнот. – Можно сейчас рассказать?
– Да, конечно, – отвечает она, наблюдая, как я возвращаюсь на место. Мне кажется или в ее голосе звучат нотки воодушевления?
– Спасибо, – спокойным голосом благодарю я, после чего сажусь и начинаю сначала: – Утром того дня мы с моим фотографом Грэмом ездили в центр Алеппо и брали интервью у семьи, чей дом разбомбили за ночь. Фотографии Грэма должны были лечь в основу воскресного репортажа. Я писала статью, когда услышала в коридоре какой-то стук. Выглянув из комнаты, я увидела Нидаля. Он пинал о стену футбольный мяч.
Закрыв глаза, я вижу его перед собой: худенький, жилистый мальчик в мешковатой футболке цветов бразильской сборной. Несколько раз моргнув, чтобы отогнать воспоминание, я продолжаю:
– Встав закрыть дверь, я услышала голос его отца. Они начали спорить.
– О чем они спорили?
– Халед волновался, что Нидаль шумит слишком громко, – говорю я. – Он боялся, что это может привлечь внимание солдат на улице. Велел ему вернуться в комнату.
Закрыв глаза, я вижу уставшее лицо Халеда и недовольное личико Нидаля.
– Продолжайте, Кейт.
Положив руки на колени, я пытаюсь унять дрожь.
– Я вышла из комнаты узнать, все ли в порядке. Увидев меня, Нидаль заплакал. Сказал, что просто хочет играть в футбол и жить нормальной жизнью. Что ему надоело сидеть взаперти.