– Знаешь,… давай пойдем в ресторан. В «Ивушку». – Это и был ответ, ответ положительный. Марина вздрогнула. – От этой столовки меня уже мутит…. Закатимся на полную катушку. Отдохнем, повеселимся чуток. Что, сомневаешься? – напрасно. Сегодня гуляем, позволить можно.
Ни в голосе его, ни в жестах никакой веселости или приподнятого настроения, соответствовавшего ресторанной теме, не чувствовалось вовсе. Напротив, тоска и какое-то отчаяние. Марина положила руку на его ладонь, он даже вздрогнул от этого прикосновения.
– Значит, я была права, что сразу же сказала тебе.
– Да. В самую точку. Точней не придумаешь.
– И ты из-за этого?… но почему?
Он покачал головой.
– С тобой напиваться я не намерен.
– Ну, так после.
Он не ответил. Марина поняла, что завтра не увидит его в любом случае, сегодня он понял такое, от чего захотелось забыться как можно дольше и вычеркнуть хотя бы следующий день из памяти. Он все равно будет пить, не с ней в ресторане, так дома, пить, тупо наполняя «по самой рисочке» стакан и, зараз смахивая его содержимое в себя, лишь слегка закусывая, пить долго, упорно, с каким-то непонятным, нечеловеческим озлоблением на самую необходимость пить до полного беспамятства.
– И все-таки. Что случилось?
Он поднял голову, но смотрел не на нее, а сквозь, в окно, мимо одиноких прохожих, еще дальше, мимо сада и стены дома напротив, куда-то очень далеко. И, наконец, выговорил хрипло:
– Что-то страшное грядет. Я не говорил тебе, все молчал, молчал. Не могу больше. С каждым днем ближе, а ни защиты, ни спасения нет.
– Ты о чем?
Он оторвал взгляд от навязчивого видения. Потер лоб.
– Извини. Заговорился, устал. Вчера совсем запарился с Морозовым, едва уломал подписать бумаги. Ему и так вышка, а он – ни в какую. Не в его, дескать, это правилах.
Она отдернула руку.
– Зачем… зачем все это?
– А зачем твоим товарищам еще один «глухарь»? Те, кто убили Остапенко… из-за джинсов убили,… ведь кошелек даже не тронули, только джинсы стащить хотели, и то не успели. Тех мы не найдем. Шпана, маленькие подонки, группка завистников, увидели и решили взять. Всех их хватать можно, всех, на каждого что-то найдется… – он помрачнел. – Только не в этом дело. Дело в монетке твоей, – и он вынул из кармана гривенник. – Хорошо, что ты ее у бригады забрала. Им лучше не в курсе быть, что Остапенко Павел Андреевич так лопухнулся, когда сюда приехал. Хотя, он вообще человек был невнимательный.
Марина снова положила десять копеек на стол.
– Значит, из-за гривенника?
– Да, – Антонов неохотно кивнул. – Управление среагировало по стойке смирно. Все материалы пошли в дело, лишь бы спустить на тормозах, – он стукнул пальцем по краю монеты, та перевернулась на «решку» обнажив дату: 1986. – А пока я прокручивал фокус с Морозовым, ребята еще кое-что умудрились откопать. Еще одну монету.