Еще. Теперь у всех много денег. Тогда их не было ни у кого. А сейчас мне иногда кажется, что некий спонсор, тайный Арманд Хаммер, решил завалить нас деньгами — может быть, всего-навсего для того, чтоб сбить с толку. И вот, все больше на свете вещей, которые можно купить, все меньше тех, которые покупать стоит.
Еще — хоть я и старше, у меня меньше прошлого, чем у тебя. Я как бы меньше жил.
Значит, начало очень простое: я подвозил тебя домой, ты мне понравилась, я вызвался быть твоим личным шофером, и однажды привез тебя к себе, и ты осталась до утра.
***
Иногда я исполняю роль друга дома. Есть квартира, прекрасная, надо сказать; адрес: переулок в центре, билдинг в стиле ампир, восемь этажей, направо гостиная, туда вхожу я, тщательно вытерев ботинки о щетинистый коврик; вхожу да телевизор смотрю.
Время от времени (через раз) меня кормят супом с пельменями. Это вкусней, чем можно было бы предположить.
Мой собственный телевизор сгорел.
Когда я нахожусь у супругов Автономовых, Милы и Лилы, моя жизнь кажется мне чистым бредом, без проблесков.
Доцент Милослав Автономов изобрел поразительный гидробур.
Лила (Лилия, белая) тоже очень приятный человек.
Когда я прихожу, их дети всегда спят. (Словно при моем приближении к билдингу, к двери подъезда, которая со звездой, их склоняет в сон неведомая сила.)
Может быть, они думают, что у своего очага отогревают меня, лысую овцу в холостяцкой волчьей шкуре?
Может быть, я — самим фактом существования — вношу в их жизнь необходимую тревожную и грустную нотку.
Когда я смотрю у них телевизор, там всегда показывают что-то более интересное, чем обычно, — например, кругосветную гонку яхт.
— «Ланселот», — воркует дядя за кадром, — дважды ложился краспицами на воду… Что ж, мыс Горн и в наши дни остается местом испытания для серьезных ребят, для настоящих мужчин…
Я не знаю, что такое краспицы. Будь здесь Мила, он не поленился бы залезть в словарь. Но он отсутствует, я слышу, как по коридору идет Лила, катя за собою столик; на нем, я полагаю, чай, бублики, масло, джем.
Но вот — не бублики, а печенье в виде ракушек.
— У Милы какое-то кретинское заседание, — объясняет Лила, — типа выборов.
— Он баллотируется? — спрашиваю я.
— Он-то? Он баллотируется, баллотируется… Все что-то где-то баллотируется. Так и живет: то он побаллотирует, то его…
Такие разговоры — их жизнь, и, когда я в роли друга дома — моя. Они (разговоры) значат то же, что твои слова о поле моего уха или подобные.
Ничего не значат.
Я удобно устроился, сидя меж двух стульев — твоим (сейчас), и автономовским (два-три последних года). Стулья взаимозаменяемы, как, скажем, подфарники моей и автономовской машин. Только моя внутри пахнет окурками, а его — лавсаном или, что ли, люрексом, какой-то бодрой химической дрянью, новой, совсем недавно из нефти родившейся.