Сережа Боръ-Раменскiй (Тур) - страница 115

— Какъ?

— Да, часто бываетъ, что Серафима Павловна всѣхъ гонитъ отъ себя, говоря, что всѣ ей въ тягость, и что она, оставшись одна, должна жить одна. Это какъ бы пунктъ помѣшательства. Она часто говоритъ вполголоса: „Одна!.. Одна…“ а Глаша вскакиваетъ тогда изъ комнаты матери, будто ужаленная.

— Ей надо объяснить, вразумить!

— Глашѣ-то! Ну, это трудно. Вы вотъ поговорите съ своей умницей Таней; она не мало билась съ Глашей, и ничего не добилась; ко всему этому жестокому несчастію присоедините семейный разладъ. Вѣра оскорблена, Глаша раздражена, Сережа сраженъ — и всѣ безутѣшно плачутъ; а мать, мать ужъ не мать, а больная женщина, убитая скорбью.

— Надо потерпѣть, время излѣчиваетъ все, — сказалъ священникъ.

— Не все, отецъ Димитрій. Конечно, скорбь, самое отчаяніе со временемъ стихнутъ и превратятся въ горе и печаль, но семейное согласіе народится ли?

— Будемъ надѣяться, что найдутъ они со временемъ и семейное согласіе, — сказалъ печально отецъ Димитрій. — Кажется, кромѣ согласія, у нихъ ничего иного не осталось, а горе — учитель хотя суровый, но искусный. Горе выучиваетъ всѣхъ и всему.

— Когда не озлобляетъ, — сказалъ Степанъ Михайловичъ прибавилъ: — бѣдныя дѣти! несчастное семейство!

Черезъ двѣ недѣли послѣ этого разговора Сидоръ Осиповичъ извѣстилъ отца Димитрія, что онъ проситъ его, какъ опекуна, прійти на совѣщаніе, и пригласилъ также въ качествѣ друга дома Степана Михайловича Казанскаго. Андрей Алексѣевичъ возвратился съ вѣстями недобрыми, и Ракитинъ желалъ обсудить, какія должно принять мѣры, чтобы спасти хотя часть состоянія Боръ-Раменскихъ. Въ назначенный день въ залѣ дома Боръ-Раменскихъ сошлись Ракитинъ, отецъ Димитрій, Безродный и Казанскій. На столѣ лежали большія, расходныя книги, вѣдомости изъ деревень, различныя бумаги по залогамъ имѣній и векселя. Когда всѣ сѣли, Ракитинъ началъ говорить:

— Андрей Алексѣевичъ привезъ вѣсти поистинѣ жестокія для семейства адмирала. Выслушайте его, а потомъ посовѣтуемся сообща, чтò предпринять.

— Я нашелъ имѣнія разоренными, — началъ Андрей Алексѣевичъ, — все, что могло быть продано — продано или запродано. Въ Екатеринославскомъ имѣніи былъ падежъ скота и два пожара; хлѣба нѣтъ, магазины пусты. Въ Воронежскомъ имѣніи все продано, не только хлѣбъ, но и скотина: коровы, овцы и лошади. Управляющій продалъ даже полы и накаты съ потолковъ господскаго дома. Фабрика, имъ устроенная, — одно мошенничество. Она не идетъ, она стоитъ; дорогія машины, выписанныя изъ Бельгіи, свалены въ амбарѣ, за нихъ не доплачена большая сумма. Кромѣ того, управляющій, имѣвшій полную довѣренность, забралъ громадныя суммы у купцовъ и торговцевъ, и съ ними скрылся. Обязательствъ на имя адмирала множество. Я полагаю, что если привести въ извѣстность часть долгу и на сколько есть собственности — долговъ будетъ больше. Всѣ документы здѣсь; не угодно ли взглянуть.