— Мама въ больницу! — никогда! никогда!
Докторъ принялся объяснять, что при больницѣ есть отдѣльныя помѣщенія, постоянное присутствіе доктора и всѣ удобства.
Сережа слушалъ молча и сказалъ кратко:
— Подождемъ до вечера, если не будетъ лучше, что жъ, дѣлайте, какъ знаете.
— Сережа! воскликнула Глаша съ укоромъ.
— Не безпокойся, сказала ей Зинаида Львовна: — въ больницѣ ей не бывать.
Она подошла къ Сонѣ, сказала ей нѣсколько словъ, и Соня поспѣшно уѣхала домой. Зинаида Львовна сказала Сережѣ, подойдя къ нему:
— Не безпокойся: мы все устроимъ самымъ лучшимъ для больной образомъ.
Онъ молчалъ и молча сѣлъ у изголовья матери.
Черезъ полчаса Соня возвратилась и сказала, что отецъ ея пріѣдетъ самъ сію минуту. Дѣйствительно, вскорѣ появился и Ракитинъ, не въ мѣру серіозный, какъ всегда бывало, когда онъ былъ чѣмъ разстроенъ. Соня подошла къ Сережѣ и сказала:
— Ну, другъ мой, все готово, времени терять нечего, — большая карета у воротъ, съ мѣховыми одѣялами.
— Что вы хотите? спросилъ Сережа недоумѣвая.
— Везти ее къ намъ. Если здѣсь душно, то у насъ и воздухъ и свѣтъ — большая зала.
— На дворѣ холодно, я боюсь, — сказалъ Сережа, сжимая руку Ракитина съ чувствомъ благодарности, отъ котораго сердце въ груди его билось, какъ птица въ клѣткѣ.
— Въ ея положеніи простуда ей нестрашна. Мы ее завернемъ въ одѣяла и мѣха и отнесемъ въ карету. Сережа, растроганный и отчасти потерянный, молчалъ.
Зинаида Львовна съ Вѣрой, Глашей и Соней завернули больную, укутали ее и позвали мужчинъ.
— Я снесу ее, я силенъ, — сказалъ Ракитинъ.
Но Сережа опередилъ его и сказалъ:
— Я самъ.
Онъ взялъ мать, поднялъ ее, какъ перышко, и понесъ въ карету. Ракитинъ влѣзъ въ карету съ другой стороны, принялъ больную отъ Сережи, который вскочилъ, сѣлъ около лежавшей безчувственной матери, и карета тронулась.
— Дѣти, — сказала Зинаида Львовна Вѣрѣ и Глашѣ, — садитесь въ карету, поѣзжайте съ Соней. Помните, она вамъ сестра. Комнаты ваши готовы. Няня! голубушка, одѣвайся скорѣе, ступай съ барышнями.
Дарья Дмитріевна, молча плакавшая въ углу комнаты, встала съ кресла, низко поклонилась Зинаидѣ Львовнѣ и сказала:
— Господь благослови васъ въ дѣтяхъ.
Долго, тяжко и опасно болѣла Серафима Павловна; горячка прошла, началась другая болѣзнь, а потомъ и третья. Доктора называли это усложненіями и другими мудреными названіями, но не въ имени дѣло. Дѣло состояло въ томъ, что несчастная женщина долго боролась со смертью, жизнь ея висѣла на волоскѣ; не вынесъ ея организмъ страшнаго горя, и холодная рука смерти коснулась ее, — коснулась, но не схватила. Воля Провидѣнія была иная; и когда всѣ отчаялись, когда доктора объяснили, что надежды нѣтъ и ждали ея послѣдняго вздоха, конца ея агоніи, она вдругъ опомнилась и спросила слабымъ, едва слышнымъ шопотомъ: