— О Знаменскомъ надо позабыть, Марѳа Терентьевна, — сказалъ Сережа, подавляя свое нетерпѣніе: — Знаменскаго нѣтъ, и доходовъ нашихъ уже нѣтъ. Надо всякій грошъ считать и записывать, и въ особенности беречь деньги, чтобы въ восемь дней сто рублей не выходило.
— Я завсегда и въ Знаменскомъ барскія деньги считала и берегла; мнѣ барскихъ денегъ не надо. Мнѣ покойникъ вашъ батюшка, дай Богъ ему царство небесное, всегда довѣрялъ, а теперь… молодые господа по-другому живутъ, требуютъ отчета писаннаго, такъ докладываю — я неграмотная.
— Я скажу Вѣрѣ или Глашѣ, онѣ записывать будутъ расходъ со словъ вашихъ.
— Со словъ моихъ! Взыски какіе! Да развѣ я могу упомнить?
— Надо упомнить, Марѳа Терентьевна. Вѣдь сто рублей деньги большія, и мнѣ необходимо знать, куда и на чтò ихъ истратили, — сказалъ Сережа, стараясь быть спокойнымъ, хотя выраженіе лица выдавало его досаду и нетерпѣніе. Но Марѳа Терентьевна приняла видъ еще смиреннѣе и заговорила сладкимъ голосомъ:
— Я вашихъ, сударь, денегъ не возьму; я служила вашимъ родителямъ усердно, и отъ нихъ окромя добраго слова ничего не слыхала… я ужъ стара для новыхъ-то порядковъ.
— Да и я не говорю вамъ худого слова, — сказалъ Сережа тихо, — и новыхъ порядковъ не завожу. Отецъ мой всегда просматривалъ расходныя книги въ конторѣ…
— То конторскіе порядки; на то и контора, чтобы книги держать, — возразила Марѳа пронзительнымъ тономъ, — а я этихъ порядковъ знать не могу, на то есть конторщики!
— Сестры мои всякій вечеръ запишутъ расходъ со словъ вашихъ, вѣдь это нетрудно, — сказалъ Сережа спокойно, но настойчиво.
— Труднехонько! Гдѣ ужъ мнѣ на старости лѣтъ дѣлать по-новому! Мнѣ, сударь, вашихъ денегъ не нужно, и вы обижаете меня, что не довѣряете. Матушка ваша взысковъ такихъ съ меня никогда не дѣлала. Я не привыкла къ такому поведенію! Гдѣ ужъ мнѣ. Увольте!
— Но будьте же благоразумны, Марѳа Терентьевна, поймите, что дѣло идетъ не о недовѣріи, но о порядкѣ.
Марѳа поклонилась въ поясъ.
— Увольте, батюшка баринъ.
— Но отъ чего уволить? спросилъ Сережа, плохо сдерживавшій досаду.
— Отъ всякихъ хозяйственныхъ хлопотъ и взысковъ. Я ужъ лучше буду знать одну свою барыню.
— Но кто же займется…
— А это ужъ дѣло не мое; какъ вамъ будетъ угодно, на то ваша барская воля, а меня освободите, я ужъ стара, и мнѣ на старости-то лѣтъ слушать взыски да недовѣріе, да нареканія — нѣтъ, я вашихъ денегъ и не касалась, я, батюшка, воровкой никогда не была… такъ-то. Увольте, прошу.
Сережа вскочилъ. Онъ былъ красный, какъ ракъ, и глаза его горѣли: гнѣвъ, долго сдерживаемый, овладѣлъ имъ.