— Мама! мама! закричалъ Сережа отчаянно: — все будетъ сдѣлано, что вамъ угодно, но не волнуйтесь и не думайте такъ обо мнѣ.
Онъ стремительно вышелъ изъ комнаты и отправился къ Марѳѣ.
— Мама приказала мнѣ просить у васъ прощенія и вмѣстѣ съ тѣмъ просить васъ остаться въ нашемъ домѣ. Приказанія моей матери мнѣ законъ, и я исполняю ихъ. Пожалуйста, простите меня, хотя я и не желалъ васъ обидѣть, и останьтесь при мамѣ, она этого желаетъ.
Марѳа напустила на себя особенное смиреніе.
— Я волю барыни всегда исполнить готова и, если уже ей угодно, останусь, но только я не привыкла ни къ взыскамъ, ни воровкой…
Сережа, чуя бѣду отъ себя самого, ибо плохо умѣлъ владѣть собою, поспѣшно ушелъ въ свою комнату. Онъ былъ такъ взволнованъ, разсерженъ, смущенъ, что дрожалъ и блѣднѣлъ.
За вечернимъ чаемъ Серафима Павловна объявила, что съ завтрашняго утра беретъ въ свои руки домашнее хозяйство, и потребовала въ девять часовъ повара. Повара не оказалось, но явилась на другой день утромъ толстая баба, въ ситцевой, сомнительной чистоты, юбкѣ и ужасной широкой кофтѣ; баба эта, по обычаю большихъ городовъ, брезгала сарафанами и носила уродливаго покроя платья, юбки и кофты, скроенныя будто бы на французскій ладъ. Она предстала предъ Серафимой Павловной во всемъ безобразіи своей одежды и со всею наглостію кухарокъ, распущенныхъ, извращенныхъ и не признающихъ никакого, а всего менѣе хозяйскаго, авторитета.
— Кто ты такая? Чтò тебѣ? спросила Серафима Павловна, озадаченная внезапнымъ появленіемъ бабы.
— Я кухарка, пришла за приказаніями.
Серафима Павловна оглядывала кухарку и думала: „Это просто баба, грязная баба, какая же это кухарка!“
— Марѳа, Марѳа! воскликнула Серафима Павловна и принялась звонить въ колокольчикъ, звукъ котораго былъ такъ пронзителенъ, что когда звонили другіе, она зажимала собѣ уши; при первомъ его звукѣ, изъ обѣихъ дверей спальни прибѣжали — въ одну дверь Марья Дмитріевна, въ другую — Марѳа Терентьевна.
— Что вы? Чтò случилось? воскликнула Серафима Павловна и прибавила съ насмѣшкой: — гдѣ пожаръ?
— Пожара нѣтъ нигдѣ, — отвѣчала въ не менѣе раздражительномъ тонѣ Марѳа, — а вы, сударыня, бѣды не накликайте; бѣды ужъ и такъ не мало, зачѣмъ еще другія бѣды.
— Молчи, Марѳа! сказала Серафима Павловна, научившаяся говорить досадливо и рѣзко. — Я не хочу, чтобы вы вбѣгали ко мнѣ, какъ угорѣлыя, и пугали меня.
— Господь съ тобою, — сказала ласково Марья Дмитріевна, — чего пугаться? Мы всѣ здѣсь, и дѣтки твои и мы, охраняемъ тебя, адмиральша моя дорогая.
Ласковыя слова старухи-няни тотчасъ успокоили Серафиму Павловну. Она показала на бабу и сказала: