Соня ласково прильнула къ рукѣ отца.
— А теперь не знаемъ, какъ провести вечеръ. Я оставилъ сыновей и вашихъ дочерей рѣшить, что будемъ дѣлать вечеромъ. Послѣ обѣда пустимъ на голоса, — чтò рѣшатъ они, то и будетъ.
— А если они рѣшатъ домъ поджечь для иллюминаціи? сказала смѣясь Зинаида Львовна, но не безъ примѣси добродушнаго лукавства, намекая на баловство мужа.
— Ужъ ты чего не скажешь, — отвѣчалъ, громко смѣясь, Сидоръ Осиповичъ. — Право, дѣти благоразумнѣе, чѣмъ предполагаютъ. Я еще не имѣлъ повода сожалѣть, что предоставляю имъ полную свободу.
— Въ извѣстныхъ границахъ, — сказала ему жена, улыбаясь. — Не правда ли, другъ мой? Не правда ли, адмиралъ?
— Свобода — вещь условная; полной свободы ни у кого нѣтъ, — сказалъ адмиралъ, продолжая говорить шутливо: — по-моему, надо сперва выучиться повиноваться, что гораздо труднѣе, чѣмъ исполнять прихоти. Да и кто свободенъ? Я такого человѣка еще не встрѣчалъ. Всѣ мы подвластны чему-нибудь и кому-нибудь.
— По-моему, тотъ свободенъ, кто богатъ, — сказалъ Сидоръ Осиповичъ.
— Конечно! воскликнула Серафима Павловна.
— А на богатство вы купите здоровье — необходимое условіе счастія? купите умъ, купите добронравіе? да и мало ли что еще, безъ чего жизнь въ тягость, и болѣе того — сдѣлается тяжелымъ крестомъ.
Они вошли въ домъ, и лишь только прислуга увидала хозяевъ въ гостиной, какъ дворецкій вышелъ изъ залы и доложилъ громогласно: кушанье подано! Двери въ столовую отворились настежь. Ракитинъ подалъ руку Серафимѣ Павловнѣ, адмиралъ Зинаидѣ Львовнѣ — и всѣ потянулись въ столовую. Столъ былъ накрытъ роскошно. Въ большихъ дорогихъ, привезенныхъ изъ Китая, вазахъ стояли букеты изъ рѣдкихъ тепличныхъ растеній; хрустальныя вазы граненыя, богемскаго стекла, съ фруктами, переложенными широкими листьями клена, красовались посрединѣ стола. Позлащенныя виноградныя кисти красиво спускались съ краевъ и были украшены сверху желтыми, какъ золото, ананасами. Всѣ сѣли. Роскошный обѣдъ съ изысканными кушаньями подавался щегольски одѣтыми въ черные фраки и бѣлые галстуки, знавшими въ совершенствѣ свое дѣло, лакеями. Ракитинъ не умолкалъ и угощалъ дорогихъ гостей съ радушіемъ и гостепріимствомъ русскаго человѣка, радушіемъ, не лишенномъ наивной похвальбы.
— Что же вы мало кушаете, — сказалъ онъ обращаясь къ адмиралу: — позвольте попотчевать васъ этимъ соте изъ рябчиковъ. По времени года, рябчики теперь рѣдкость, но мой Яковъ мастеръ все отыскать. Онъ учился у Шевалье, а послѣ, сказываетъ, окончилъ свое мастерство на кухнѣ покойника Нессельроде. А у Нессельроде все посланники и высокія особы обѣдали — такъ онъ сказывалъ. Онъ мастеръ своего дѣла. А вы знаете, ваше превосходительство, всякое дѣло мастера боится. Прошу! Эй, Ефимъ, подай сюда соте.