— А дорого?
— О, нѣтъ, бездѣлица; конечно, относительно. Посмотри, вѣдь пряжка рококо.
— Но, что вы заплатили?
— Угадай.
— Цѣлковыхъ не меньше десяти.
— Пожалуйста, купи такую за десять цѣлковыхъ, тогда я тебѣ подарю ее! Десять! Дешево цѣнишь! Я дала пятнадцать — и это недорого!
— Сережа бы ахнулъ, — сказала Вѣра.
— И пусть ахаетъ. Онъ мнѣ не указчикъ.
— Хотя имѣетъ на это поползновеніе.
— Пусть. Это мнѣ все равно. Бѣдный Сережа, вѣдь онъ все безпокоится изъ-за насъ, изъ-за меня, чтобы потомъ не было затрудненій, — прибавила она, одумавшись.
— А развѣ ихъ ужъ нѣтъ?
— Конечно, есть, но сносныя.
Серафима Павловна принялась хозяйничать съ необыкновеннымъ рвеніемъ; она требовала, чтобы, кухарка, забираясь, уносила сухую провизію не въ бумагѣ, а въ красивой мискѣ или на блюдѣ; она методически приказала при себѣ разставить въ буфетѣ хрусталь и фарфоръ; даже простые стаканы и рюмки стали въ струнку, какъ фронтъ солдатъ; она сложила не только салфетки, но и кухонныя полотенца въ равномѣрныя кучки, а хлѣбъ и булки положила въ небольшія корзинки. Она не позволяла никому дотронуться до ящика съ компартиментами, почему Глаша назвала его неприкосновеннымъ; едва ли не всякая макаронка знала свое мѣсто, и всякое зернышко перловой крупы лежало чинно и рядышкомъ съ своими подругами-зернами. Лукавая кухарка повиновалась всѣмъ прихотямъ барыни безпрекословно, но увеличивала свои заборы и свои расходы на рынкѣ до размѣровъ хищенія. Всякій день Серафима Павловна тщательно подводила итогъ и, сохрани Боже, если была ошибка хотя въ одной копейкѣ, она приходила въ ужасъ и строго выговаривала; но на что, но куда истрачены деньги, ей не всходило даже на умъ спросить, тѣмъ меньше — провѣрить.
Прошло двѣ недѣли слишкомъ.
— Мама премило играетъ въ экономку, — говорила Глаша, — но я жду конца. Когда проиграется — броситъ.
— Сережа, — сказала однажды посдѣ вечерняго чая Серафима Павловна, — завтра утромъ, прежде чѣмъ итти въ университетъ, принеси мнѣ денегъ. У меня, милый, все въ порядкѣ, посмотрѣть любо. Каждая копейка записана, итогъ подведенъ. Деньги вышли, и все вѣрно, копейка въ копейку — сочтено!
Сережа сказалъ: „хорошо, мама“, и вышелъ изъ комнаты.
Онъ былъ не столько озадаченъ, сколько смущенъ. Сердце его билось, страхъ, помимо его воли, охватилъ его; онъ сѣлъ къ столу и подперъ пылавшую голову холодными, какъ лёдъ, руками. Долго ли сидѣлъ онъ такъ, онъ сказать не могъ, хотя всегда помнилъ эти тяжкія минуты и не разъ вспоминалъ о нихъ впослѣдствіи. Кто-то положилъ ему руку на плечо, онъ очнулся, передъ нимъ стояла Глаша.