— Папа! Папа! обступили всѣ дѣти адмирала.
— Мальчики могутъ итти или ѣхать; только не сломать себѣ шею впотьмахъ. Ночи ужъ темныя, и мѣсяца нѣтъ. Глупо возвратиться съ прогулки инвалидомъ. Запрягите смирныхъ лошадей.
Глаша при этихъ словахъ вся вспыхнула: она наклонилась къ Сонѣ и шепнула ей:
— Проси за насъ. Ты слышала, отецъ сказалъ только о мальчикахъ. Избѣгай отказа. Если онъ скажетъ: нѣтъ, то всему конецъ, его ужъ никто не уломаетъ.
Соня подошла къ адмиралу съ умильнымъ личикомъ и умоляющимъ взоромъ. Она заглянула ему въ глаза и сказала:
— Милый дядя! (Бъ минуту нѣжности онъ сказалъ ей однажды, что считаетъ ее родной племянницей) не откажите мнѣ. Если вы не отпустите Глаши и Вѣры — прогулка разстроится. Я останусь дома, я безъ нихъ не пойду! Погодите… Не говорите… Она сложила свои ручки съ умоляющимъ видомъ, адмиралъ, глядя на нее, улыбался, улыбался и нѣмецъ Штейнъ, улыбался во весь свой большой и добрый ротъ Степанъ Михайловичъ.
— Я ничего не говорю, я жду окончанія рѣчи нашего херувимчика, — проговорилъ онъ ласково.
— Я кончаю. Чтò вы прикажете, то и будетъ. Вы не любите, чтобы дѣвочки уходили однѣ, но мы будемъ не однѣ. Нашихъ горничныхъ дѣвушекъ собирется 7 или 8; Сарра Филипповна поѣдетъ съ нами и, быть можетъ, сама мамочка. Прасковья Ивановна тоже поѣдетъ.
Прасковья Ивановна была барская барыня, которая послѣдовала за своей княжной и не могла утѣшиться, что ея княжна сдѣлалась Ракитиной, все богатство котораго ея не утѣшало. Она занимала въ домѣ почетное положеніе.
— Такъ какъ же? кончила Соня и взяла руки адмирала въ свои ласковыя ручонки. — Что вы скажете?
— Скажу: не мое дѣло. Дочери должны просить согласія матери. Какъ она хочетъ!
Глаша, какъ изъ лука стрѣла, стремительно бросилась къ матери на шею. Съ нею рѣдко это случалось. Всѣ дѣти Ракитины и даже Боръ-Раменскіе обступили Серафиму Павловну. Объятія и просьбы, — всѣ говорили въ одинъ голосъ и перебивали другъ друга. Сперва она отбивалась, восклицая со смѣхомъ:
— Пустите! Пустите!
Потомъ, увидавъ, что ея свѣжее утреннее платье примято, разсердилась и сказала:
— Скука какая! всю изомнете. Оставьте меня въ покоѣ.
Глаша первая поняла опасность; она толкнула впередъ Ваню.
— Мама, милая, позвольте; и съ нами поѣзжайте: безъ васъ какое же гулянье!
— Что ты? Что ты? Ночью? Я лошадей боюсь и днемъ.
— Мамочка, мы запряжемъ вороненькую, — она маленькая и смирнѣе собаки.
— Я боюсь, ни за что не поѣду ночью.
— Мамочка, вы сядете въ таратайку, лошадь подъ уздцы поведетъ Савелій, а мы всѣ окружимъ вашу таратайку; мы ваша гвардія, votre garde d’honneur!